Кадис. Бенито Перес Гальдос

позор и ужас – разве их принесли нам кортесы?

      – Но править должен король, а кортесам полагается по старому обычаю голосовать и молчать.

      – Мы наконец смекнули, что король существует для народа, а не народ для короля.

      – Как же, как же, – подхватил дон Педро, – король для народа, а народ для философов.

      – Если с кортесами ничего не получится, – продолжал Кинтана, – виной тому будут коварство и бесчестие их недругов и глупость их друзей; ведь вся эта чепуха – одеваться по старинке и кощунственно превращать святые вещи в шутовство – слабость, одинаково присущая как тому, так и другому лагерю. Иные уже поговаривают о том, что депутатам следует одеваться подобно альгвасилам в день обнародования папской буллы[40], а другие предлагают все речи и дискуссии на заседаниях вести в стихах.

      – Но это и в самом деле было бы чудесно, – заметила донья Флора.

      – Конечно, – подхватила Амаранта, – ведь заседать будут в театре, вот и получилась бы полная иллюзия спектакля. Непременно приду на открытие.

      – Я тоже обязательно приду, сеньор Кинтана. Закажите мне ложу и лорнет. Ложа, по всей вероятности, платная?

      – Нет, мой друг, – съязвила Амаранта. – Нация бесплатно демонстрирует свои безумства.

      – Мы вас зачислим в нашу партию, – сказал Кинтана с улыбкой.

      – Нет, нет, мой друг! – возразила почтенная дама. – Я предпочитаю примкнуть к «Крестоносцам Кадисской епархии». С тех пор, как я прочла о том, что творилось во Франции, я побаиваюсь революционеров. Ах, сеньор Кинтана, как жаль, что вы превратились в философа и политического деятеля. Почему бы вам не писать по-прежнему стихи?

      – Не такие нынче времена, чтобы заниматься стихами. Впрочем, взгляните на наших друзей – Арриаса, Бенья, Херика, Санчес Барберо[41] не дают передышки печатным станкам Кадиса.

      Бенья и Херика беседовали в стороне от общества.

      – Ах, друг мой! Мне невыносимо слушать это:

      О Веллингтон, герой известный

      И бога Марса ученик чудесный!

      Нынешняя поэзия приводит меня в ужас. Лебеди умолкли, опечаленные страданиями родины, а вместо них закаркали вороны. А где же остались строки:

      Бьет барабан —

      Скорее в бой!

      – Арриаса закончил прекрасную сатиру, – сказал Кинтана. – Сегодня он ее прочтет нам.

      – Легок на помине, – заметила Амаранта при виде входящего в гостиную поэта-сатирика.

      – Арриаса, Арриаса! – раздалось со всех сторон. – Прочтите же нам свою оду «К Пепильо»[42].

      – Сеньоры, внимание.

      – Это самое остроумное из всего, что написано на языке кастильцев.

      – Доведись Пепе Бутылке познакомиться с вашей одой, он поспешил бы от одного сраму убраться восвояси.

      Честолюбивого Арриасу весьма порадовал прием, оказанный детищу его вдохновения. Он прославился своими стихами-однодневками, пользовался широкой популярностью и не заставил себя долго упрашивать: вытащив

40

Булла – послание папы римского.

41

Санчес Барберо Франсиско (1764–1819) – испанский поэт и драматург, приверженец либералов.

42

Пепильо, Пепе – уменьшительное от испанского имени Хосе, соответствующего французскому имени Жозеф.