Неуловимый корсар. Поль Д'Ивуа

репортеры спрятали карандаши и записные книжки.

      – Премного вам благодарны, сэр. Теперь мы пойдем к садовнику и пришлем вам лестницу.

      – Нет-нет, меня и так уже видело слишком много народу. Я не вынесу, если сюда заявятся еще и сторожа.

      – Значит, вы хотите, чтобы мы сами принесли сюда лестницу.

      – Если бы вы были так любезны.

      – Хорошо, мы согласны, идем, дорогой собрат, освободим сэра Оллсмайна и тогда начнем свой матч.

      В восторге от своей удачи молодые люди быстро скрылись в боковой аллее.

      Нет никакого сомнения, что повешенный втихомолку осыпал их всеми проклятиями, которые могло только измыслить англосаксонское воображение. Теперь он испытывал уже настоящие мучения. Кровь с трудом обращалась в его онемевших членах, минуты казались ему столетиями. Наконец послышались шаги.

      – Они, – пробормотал он.

      Но он ошибся. На площадке появился человек, совершенно незнакомый Оллсмайну. Это был Арман Лаваред, явившийся на свидание, назначенное анонимной запиской.

      При виде виселицы парижанин в изумлении остановился. Он пробежал глазами надпись на доске, украшавшей грудь Оллсмайна, и пробормотал вполголоса:

      – Сэр Тоби Оллсмайн! Я знал, что англичане эксцентричны, но не думал, что они доходят до таких крайностей!

      Это замечание вызвало новую вспышку гнева у повешенного.

      – Убирайтесь к черту! – вскричал он, когда Лаваред поклонился и назвал себя. – Вы пришли слишком поздно!

      – Извините, сейчас ровно шесть! – ответил француз, доставая часы из кармана.

      И как бы в подтверждение его слов на башне раздался бой часов.

      – Слышите? – спросил Лаваред.

      – Не в этом дело. Став жертвой глупой шутки, я рассчитывал, что вы освободите меня, прежде чем молва об этом разнесется по городу.

      – Нет ничего легче.

      – Поздно, говорю я вам! Меня уже видели два репортера. Сейчас они меня снимут, но зато пропечатают об этом в газетах.

      – Ну, статью можно и опровергнуть, – улыбнулся Лаваред, – это в обычаях правительства.

      – Так-то так! Но есть нечто другое, чего не опровергнешь.

      – Что именно?

      – Фотографии.

      – Не понимаю.

      – У репортеров были фотоаппараты, и теперь у них есть негативы…

      – От которых вы были бы не прочь избавиться?

      – Разумеется… Но замолчите. Они идут.

      Действительно, репортеры показались на площадке, неся в руках двойную лестницу. Подойдя к Оллсмайну, они тщательно установили ее под висилицей. Лаваред вежливо поклонился.

      – Я ваш французский собрат, господа, – сказал он в ответ на удивленные взгляды репортеров.

      – Собрат! – радостно вскричали репортеры. – В таком случае, позвольте поручить вам освобождение сэра Оллсмайна. Мы страшно торопимся.

      Лаваред отрицательно покачал головой:

      – Мне, иностранцу, неудобно вмешиваться между бандитами и правосудием. И потому, к моему глубокому сожалению, я не смогу оказать вам этой услуги.

      – Вы совершенно правы, –