Два всадника на одном коне. Михаил Федоров

вообще догнать трудно. И уйти от них трудно. Ведь они с детства к седлу приучены – на коне скакать начинают раньше, чем ногами ходить.

      В конце концов, видя, как я мучаюсь от неизвестности, решили поведать мне горькую правду. Я был уверен, что это рано или поздно произойдёт, ждал, хотя и боялся, что услышу такое, после чего уже никакой надежды не останется.

      Как-то раз, когда мы выходили с Родославом от Варсонофия, ко мне подошёл тот молодой боярин, что у ордынца пайцзу отобрал, усадил на каменную скамью у церкви и говорит:

      – Слушай меня, малец. Расскажу я тебе всё, что тогда было.

      Я опустил голову, чтобы молодой боярин не увидел, если слёзы вдруг закапают, и приготовился слушать.

      Он начал:

      – Налетели тогда ордынцы внезапно, никто их и не ожидал. Да и налетать им было не с чего: у нас с ними мир. Был. Мы поздно подоспели, почти никого догнать не смогли.

      Рассказывает и все в глаза мне пытается заглянуть. Хоть за это спасибо. Не люблю, когда человек в разговоре глаза отводит. Так и кажется, что соврать хочет, да боится, что глаза выдадут. Боярин продолжал:

      – Деревню вашу сожгли ордынцы полностью.

      – Село, – поправил я его.

      – Что? – переспросил он.

      – Не деревня у нас, а село. Церковь же есть. Была то есть. Её тоже сожгли?

      Сам не знаю, зачем я это сказал. Какая разница, деревня у нас была или село?

      – Ну да, село, церковь, да, тоже сожгли. Погнались мы за ордынцами, да, видно, далеко они успели уйти, хоть и были с обозом. Они ведь почти всё село увели в полон. Наши ребята, те, кто пепелище разбирал, говорят, мёртвых нашли всего человек тридцать, понимаешь?

      Я молчал: чего уж тут непонятного?

      – Возле дома, где тебя из подпола вытащили, бабку старую нашли.

      – Секлетия, – говорю.

      – Что? – опять не понял он.

      – Бабка Секлетия. Знахарка. Она маму отварами лечила.

      – А-а-а-а, ясно. Среди мёртвых в основном старики были. Но отца твоего не нашли, понимаешь?

      Это я понимал. Ордынцы, как рассказывал мне Родослав, хороших мастеров редко убивают. Обычно берут их в полон и уводят к себе в Сарай – так их столица называется. И там заставляют работать на себя…

      Видно, я на какое-то время отключился, потому что почувствовал, как боярин трясёт меня за плечо.

      – Эй, ты чего? Обрадовался?

      А я и не знал, радоваться мне или нет. С одной стороны, хорошо, что отец живой. С другой – из ордынского полона ещё никто никогда не возвращался. Попал туда – как умер.

      – Не печалься, – говорит боярин, – может, ещё и увидитесь. У нас тут большие перемены намечаются.

      – Какие перемены?

      Он внезапно замолчал, а потом перевёл разговор на другое:

      – Ты как – мечом или луком владеешь?

      – Нет, – отвечаю, – меня отец кузнечному ремеслу обучал. Из лука только охотиться могу.

      – В бою другие навыки нужны, чем на охоте. Ты приходи вечерком, покажу, как на мечах и шестопёрах[11] биться, из лука правильно стрелять.

      Предложению

11

Шестопёр – старинное холодное оружие XII–XVII вв. в виде булавы, к головке которой приварено шесть металлических пластин («перьев»).