Помолвка с чужой судьбой. Екатерина Островская

к двери и попыталась ее открыть.

      – Так это… – остановил ее полицейский, следователь тоже придержал девушку. – Пока туда нельзя.

      Она отступила, не споря, дверь осталась приоткрытой.

      – Голова перевязана, потому что ссадина и гематома большая, – объяснил врач, глядя почему-то на адвоката.

      Он увидел выходящего из соседней палаты другого врача и махнул рукой, подзывая его.

      – Не заходил больше к Ракитину? – поинтересовался он.

      Другой врач кивнул:

      – Зашел, мне сказали, что он по-немецки что-то спрашивает, а я как раз немецкий изучал. Поговорить толком не удалось. Потому что я не все понял.

      – Но что-то понял?

      Другой врач кивнул, но ответить не успел, потому что Ракитина его остановила:

      – Погодите!

      Она прислушалась. Из приоткрытой двери донеслось тихое пение, почти бормотание:

      Брала русская бригада

      Галицийские поля…

      Там мне выпала награда:

      Два кленовых костыля.

      И лежал я в лазарете,

      И на бога не роптал,

      Что дожить на белом свете

      На своих двоих не дал.

      – Вот это время от времени Николай Николаевич и напевает, – объяснил врач. – А вообще из немецких фраз я понял немногое. Больной спросил меня, где он находится. Потом сказал, что он оберст-лейтенант и прикомандирован к ставке Верховного… Только к какой ставке и какого верховного, если он оберст-лейтенант?..

      – Это означает «подполковник», – объяснила Вероника. – Только я не поняла… Разве Николай сам не понимает, где он и кто?

      Врач, который поднимался с ними на лифте, дернул плечом.

      – Временная амнезия. Такое бывает. Обычно проходит быстро. Дадим ему снотворное, поспит денек-другой, и все будет нормально.

      Врач посмотрел через стеклянную стену на Ракитина, и тот, словно почувствовав его внимание, не отрывая взгляда от потолка, снова начал нараспев бормотать:

      Трое нас из дома вышли,

      Трое первых на селе.

      И остались в Перемышле

      Двое гнить в сырой земле.

      Я вернусь в село родное,

      Дом срублю на стороне.

      Ветер воет, ноги ноют,

      Будто вновь они при мне.

      Буду жить один на свете,

      Всем ненужный в той глуши…

      Но скажите, кто ответит

      За погибших три души?

      – Вот видите, – сказал второй доктор.

      – Не мешайте, – тихо попросила Вероника, продолжая прислушиваться.

      Почему то ей показалось, что Коля не просто так поет, а хочет ей что-то сообщить.

      Кто вам скажет, сколько сгнило,

      Сколько по миру пошло

      Костылями рыть могилы

      Супротивнику назло?

      Из села мы трое вышли:

      Фёдор, Сидор да Трофим.

      И досталось в Перемышле

      Потеряться всем троим.

      Брала русская бригада

      Галицийские