Избранное. Том I. Георгий Мосешвили

прибавились десятки, а потом сотни поэтических сборников Русского Зарубежья, хлынувшие в СССР. Параллельно шло освобождение книг из «спецхранов». Разобраться в этом потоке было непросто, но Мосешвили вскоре свободно ориентировался в нем, благодаря обширным знаниям и тонкому вкусу. Е.В. Витковский привлек его к работе над четырехтомной (первоначально – двухтомной) антологией поэзии первой и второй волн Русского Зарубежья «Мы жили тогда на планете другой», для которой Георгий Ираклиевич составил биографические справки обо всех участниках (сведения о многих впервые появились в печати на их родине) и примечания. Огромной отрадой для него была – поначалу казавшаяся чудом – возможность переписки с поэтами второй и даже первой волны, прежде всего с В.Ф. Перелешиным. Другой большой работой стало комментирование произведений Георгия Иванова для трехтомного собрания сочинений. Этому делу он отдался с жаром, испытав сильный творческий подъем. А пока книги готовились к печати, Мосешвили часто выступал на литературных вечерах, завораживая слушателей (свидетельствую по собственному опыту) своим чтением, в котором даже банальные стихи могли показаться очаровательными и значительными.

      В конце восьмидесятых Георгий Ираклиевич, как многие чуткие и прозорливые люди, ощущал близость неминуемого краха Советского Союза как империи – надеялся на падение коммунистической диктатуры и в то же время страшился, что его могут сопровождать кровавые катаклизмы. Тогда он часто вспоминал Волошина – особенно стихи из «Усобицы». А 19–20 декабря 1989 г. написал, возможно, лучшее свое стихотворение:

      Вернись, вернись, – лепечет и хлопочет

      Крылатая вещунья, ангел злой —

      В тот город, где терпенье камень точит

      И ночь рекой течёт по мостовой.

      Где первый снег сверкает в чёрных дырах,

      Луна летит под флагом нищеты

      И глохнут в однокомнатных квартирах

      Поэзии невзрачные цветы.

      Вернись, вернись, – она зовёт и плачет, —

      В тот город, где у неба цвет знамён.

      Где восковое стёклышко маячит

      На улицах кривых. И нищий клён

      Протягивает ветви к подворотне,

      И снится постовым последний царь,

      В подъездах черни дышится вольготней,

      И вновь аристократов ждёт фонарь.

      Да, я вернусь. Ты можешь быть спокойна.

      И без твоей лукавой болтовни

      Все эти церкви, тюрьмы, лица, войны,

      Мой дом, мой век, все эти злые дни,

      Людская зависть, Солнце, Божья милость,

      Свобода, рабство, смерть, окно с огнём —

      Всё это навсегда соединилось

      В моей крови – и в городе моём.

      Да, я вернусь. Ещё холодный ветер

      Не вырвал с корнем дерево моё.

      Но над Москвой-рекою на рассвете

      Забвенья не приносит забытьё.

      Цветёт