Рождественская песнь в прозе. Святочный рассказ. Чарльз Диккенс

о меньшей братии как о действительных своих спутниках к могиле, а не как о низшем роде существ, идущих совсем иным путем. Я уже не говорю здесь о благоговении, подобающем этому празднику по его священному имени и происхождению, если только что-нибудь, связанное с ним, может быть отделено от него. Поэтому-то, дядюшка, хотя оттого у меня ни золота, ни серебра в кармане не прибавлялось, я все-таки верю, что польза для меня от такого отношения к великому празднику была и будет, и я от души благословляю его!

      Конторщик в своей каморке не выдержал и одобрительно захлопал в ладоши, но в ту же минуту, почувствовав неуместность своего поступка, поспешно загреб огонь и потушил последнюю слабую искру.

      – Если от вас я услышу еще что-нибудь в этом роде, – сказал Скрудж, – то вам придется отпраздновать свое Рождество потерей места. Однако вы изрядный оратор, милостивый государь, – прибавил он, обращаясь к племяннику, – удивительно, что вы не член парламента.

      – Не сердитесь, дядя. Пожалуйста, приходите к нам завтра обедать.

      Тут Скрудж, не стесняясь, предложил ему убраться подальше.

      – Почему же? – воскликнул племянник. – Почему?

      – Почему ты женился? – сказал Скрудж.

      – Потому что влюбился.

      – Потому что влюбился! – проворчал Скрудж, как будто это была единственная вещь в мире, еще более смешная, чем радость праздника. – Прощай!

      – Но, дядюшка, вы ведь и до этого события никогда не бывали у меня. Зачем же ссылаться на него как на предлог, чтоб не прийти ко мне теперь?

      – Прощай! – повторил Скрудж, вместо ответа.

      – Мне ничего от вас не нужно; я ничего не прошу у вас: отчего бы не быть нам друзьями?

      – Прощай!

      – Сердечно жалею, что вы так непреклонны. Мы никогда не ссорились по моей вине. Но ради праздника я сделал эту попытку и останусь до конца верен своему праздничному настроению. Итак, дядюшка, дай вам Бог в радости встретить и провести праздник!

      – Прощай! – твердил старик.

      – И счастливого Нового года!

      – Прощай!

      Несмотря на такой суровый прием, племянник вышел из комнаты, не произнеся сердитого слова. У наружной двери он остановился поздравить с праздником конторщика, который, как бы ему ни было холодно, оказался теплее Скруджа, так как он сердечно ответил на обращенное к нему приветствие.

      – Вот еще другой такой же нашелся, – пробормотал Скрудж, до которого донесся разговор из каморки. – Мой конторщик, имеющий пятнадцать шиллингов[5] в неделю да еще жену и детей, толкует о веселом празднике. Хоть в сумасшедший дом!

      Проводив племянника Скруджа, конторщик впустил двух других людей. Это были представительные джентльмены приятной наружности. Сняв шляпы, они остановились в конторе. В руках у них были книги и бумаги. Они поклонились.

      – Это контора Скруджа и Марлея, если не ошибаюсь? – сказал один из господ, справляясь со своим листом. – Имею честь говорить с господином Скруджем или с господином Марлеем?

      – Господин

5

20 шиллингов составляли 1 фунт стерлингов.