Прыжок за борт. Джозеф Конрад

и очутились как раз за широкой спиной Джима.

      Не знаю, кто привел желтую собаку, – может быть, эти крестьяне. Как бы то ни было, но собака была здесь; как и всякая туземная собака, она шныряла между ногами проходящих. Мой спутник споткнулся об нее, она, не взвизгнув, отскочила в сторону, а он, слегка повысив голос, сказал с тихим смехом:

      – Посмотрите на эту трусливую тварь!

      Вслед за этим поток людей разъединил нас. Меня на секунду приперли к стене, а незнакомец спустился по ступеням и исчез. Я видел, как Джим круто повернулся. Он шагнул вперед и преградил мне дорогу. Мы стояли друг против друга; он смотрел на меня с видом упрямым и решительным. Я чувствовал себя так, словно меня остановили в дремучем лесу. Веранда к тому времени опустела; шум в зале суда затих; наступило великое молчание, и только откуда-то издалека донесся жалобный голос. Собака, не успевшая проскользнуть в дверь, уселась и стала ловить мух.

      – Вы мне что-то сказали? – очень тихо спросил Джим, наклоняясь вперед, словно наступая на меня.

      Я тотчас же ответил:

      – Нет.

      Что-то в звуке этого спокойного голоса подсказало мне, что следует быть настороже. Я следил за ним. Встреча эта походила на встречу в лесу, только нельзя было предугадать исход, ибо не мог же он потребовать ни моего кошелька, ни моей жизни, – ничего, что бы я попросту отдал либо стал сознательно защищать.

      – Вы говорите – нет, – сказал он, очень мрачный, – но я слышал.

      – Недоразумение! – возразил я, ничего не понимая.

      Я не сводил глаз с его лица, которое потемнело, словно небо перед грозой: тени набегали на него и сгущались перед близкой вспышкой.

      – Я не открывал рта в вашем присутствии, – заявил я.

      Этот нелепый разговор начинал меня злить. Теперь я понимаю, что в тот момент я мог ввязаться в драку – настоящую драку, когда в ход пускают кулаки. Я смутно ощущал эту возможность. Нет, он мне угрожал не по-настоящему. Наоборот, он был страшно пассивен, но он всем корпусом подался вперед, и хотя не производил впечатления человека очень крупного, но, казалось, свободно мог прошибить стену. Однако я подметил и благоприятный симптом: Джим как будто глубоко задумался и стал колебаться; я это принял как дань моему неподдельно искреннему тону. Мы стояли друг против друга. В зале суда разбиралось дело о побоях. Я уловил слова: «Буйвол… палка… сильный страх…»

      – Почему вы все утро на меня смотрели? – сказал наконец Джим. Он поднял глаза, потом снова их опустил.

      – Вы думали, что все будут сидеть с опущенными глазами, щадя ваши чувства? – отрезал я, не желая принимать покорно его нелепые выводы.

      Он снова поднял глаза и на этот раз прямо посмотрел мне в лицо.

      – Нет. Так оно и должно быть, – произнес он, словно взвешивая эти слова. – Так оно и должно быть. На это я иду. Но только, – здесь он заговорил быстрее, – я никому не позволю оскорблять меня вне суда. С вами был какой-то человек. Вы говорили с ним… о да,