Стравинский. Александр Строганов

Да разве есть на свете ценность значительнее созерцания? И создан ли более значительный персонаж, чем Обломов Илья Ильич, который… что?.. Который – всё. Наше всё. Как Пушкин.

      Пушкин и Обломов – недурная компания. Африканец и вельможа.

      Итак.

      В точности как обожаемый Илья Ильич, я склонен теперь к созерцанию. И самосозерцанию. По большому счету, склонен к пустоте (привет Стравинскому С. Р.). Склонен к пустоте в самом яхонтовом значении этого слова. К пустоте, пустотам, ибо пустоты – это детали. А что может быть приятнее для сочинителя, чем собирание и нанизывание деталей? Включая пустоты.

      Кругом триединство и пустоты. Уже и сам устал. Но что делать, когда это так?

      Склонен к пустотам, паузам, в то же время, к беседам с собаками, включая воображаемых собак, весьма полезных для письма и вообще весьма полезных во всех смыслах. В особенности их глаза.

      Вот, казалось бы, фраза абсолютно не сочетается с предыдущими фразами. Выпадает и трещит петушком на трамвайной дуге. Однако же мне так захотелось, я и вставил. Это и есть свобода, не та мнимая свобода, когда орут и толкаются. В особенности в трамваях моего детства. Или на площадях моей юности.

      Перед сном беседуйте со своими питомцами. Возьмите за правило. Хотя бы перед сном.

      Так что же всё же, сочинительство или созерцание?

      А совместить нельзя? Совместить нельзя. Уж тут уж что-то одно. Или сочинительство или созерцание. Нельзя. Где угодно, кроме изящной словесности. Изящная словесность потому и называется «изящной», что сочетает несочетаемое…

      Они сошлись, волна и камень, стихи и проза, лед и пламень…

      Теперь понятно, что имел в виду Александр Сергеевич?

      Вот, кстати, к слову пришлось. О чём они там говорили на Сенатской площади? Ну, пока стояли, мерзли?

      Вчера Архип достал щуку килограммов на семь, например.

      Или.

      Третьего дня двадцать пять рубликов проиграл… да казённых.

      А потом – бах! и нет Милорадовича! Михаила Андреевича. Вольтова дуга истории.

      А сочинение? что сочинение? Мне нравится перебирать буквы, слова. Просто так. Без цели и задач.

      А в беседах с собаками таится огромный смысл.

      Прежде старухи из чулок коврики вязали. Из чулок, тряпочек разных. Дивные коврики. Теплые, пастельные, как сама старость, поскольку старость – ничто иное, как изнанка детства. Не удивляйтесь, если вы уже встречались с этими ковриками. Коврики из чулок и бродячие собаки – неизменные мои персонажи, кочуют от сочинения к сочинению.

      Еще Цусимское сражение. Часто размышляю о нем. О Милорадовиче и Цусимском сражении. С детства. Думаю, например, а что если бы все сложилось не так, а иначе. Или просто представляю себе, вот они идут, отливая серебром: «Князь Суворов», «Ослябя», «Аврора»…

      А Милорадович, скажем, простыл, и в тот злополучный день из дому не вышел. Укрылся пледом, читает себе «Леона и Зыдею» юного Миши Загоскина.

      «Аврора» – особая песнь. Позже побалую вас одной, связанной с крейсером, любопытной