Архив сочинений 2011-2014. Константин Трунин

а финальный экзамен прошёл как можно удачнее, позволив достать из памяти услышанное ранее. Мистика родилась в XX века, вот так думает этот простой читатель. Лавкрафт и Кинг заполонили его сознание. Стокер, Шелли и братья Гримм кажутся спорадической случайностью. А наличие в стане мистиков Бальзака тем более кажется вопиющим недоразумением. А тут ещё и Оскар Уайльд с Портретом Дориана Грея. Это мнение простого читателя, ИМХО.

      Дориан Грей в моём воображение был сказом о некоем мистическом персонаже, отчего-то боявшегося собственного портрета, якобы он немедленно обратится в прах. Такой взгляд закрепили, конечно, разномастные экранизации, кои я, кстати, не смотрел, а слышал о них. Как там только сюжет не изворачивали, каким только образом не придумывали концовку. Наверное, ту банальную, что даёт нам Уйальд в книге, зритель может не понять. Грей, отнюдь, не прожил порядка ста лет, дабы его портрет неимоверно состарился, ему на момент окончания книги едва исполнилось сорок лет, а может даже его возраст только подходил к этому роковому десятку. Дориан мог спокойно смотреть на свой портрет, и ничего с ним не происходило – это как развенчание мифов о Грее, ставшие для меня откровением.

      Да, он был молод. Да, портрет рисовали с натуры. Но Уайльд не говорит, какой материал послужил для картины. Возможно, это только моё предположение, им стала шагрень. Если кто читал Бальзака, тот поймёт о чём речь. Этот артефакт наделял владельца способностью загадывать любые желания, и они обязательно сбывались. Дориан не желал терять молодость, красоту, своё обаяние. Он и не потерял, но до жути боялся изменений, происходящих с куском шагрени, заключёную в форму картины. Как я оказался случайно прав, сравнивая «Шагреневую кожу» и «Портрет Дориана Грея». Не зря…

      11.02.2013 (http://trounin.ru/wilde90)

      Габриэль Гарсиа Маркес «Палая листва» (1955)

      Палую листву поднял с земли ветер и закружил в танце угасающих мотыльков. От его дуновений зашумели деревья, одаривая пространство вокруг себя новой порцией красных и жёлтых листьев. Они кружат и переливаются чёрно-синим оттенком. Где-то ухнула сова, сверкнув сквозь листопад своим зорким глазом, вывернув голову на 360 градусов. Закапал дождь. Листву прибило к земле. И она лежала, не шевелилась, лишь краешки листов в судорогах продолжали свой танец. Не было согревающей искры в тот день, стимул угас, оплетённый грибницей.

      Я кутался в одеяло, пытаясь согреться, зимний ветер продувал старую оконную раму, заставляя меня сжиматься в комок, прижимать кота к себе всё сильнее и сильнее. Кот давно перестал мурлыкать, тихо застыв на моём сердце. Дрожь было не остановить, холодные мурашки устраивали забег по моему остывающему телу, продолжавшего бороться с зимой. Солнце ещё не успело проснуться, пока властвовала Луна. Маркес мерно лежал на кровати, а я его читал и перечитывал моменты, которые так и не смог понять.

      Магический реализм, он магический. Маркес ещё пробует себя в воображаемом