Гайдзин. Джеймс Клавелл

чувство легкой, безмятежной дружбы, такой ценной для него дружбы, обещая себе впредь быть осторожнее и гадая, чем мог быть вызван этот внезапный приступ ярости.

      – Слезы?

      – Их жизнь нельзя назвать хорошей, и все равно она не всегда бывает плохой. Для некоторых она может стать волшебной. Самые красивые и утонченные из них становятся знаменитыми, их добиваются для себя даже самые высокопоставленные даймё – короли – в стране. Они могут найти себе хорошего мужа, богатого купца, даже самурая. Но для наших дам Ивового Мира, предназначенных для нас, гайдзинов, – с горечью продолжал Андре, – нет иного будущего, кроме как открыть свой дом здесь же, пить саке и нанимать других девушек. Mon Dieu, обращайтесь с ними достойно, потому что, оказавшись здесь, они становятся нечистыми в глазах всех остальных японцев.

      – Извините. Какой ужас.

      – Да, никто даже не понима… – Взрыв пьяного хохота заглушил его слова. Клуб был полон людьми, разгоряченными, шумными. – Поверьте мне, этим кретинам все равно, им плевать на все это, всем до единого, кроме Кентербери, тот понимал. – Андре поднял глаза от остатков вина в бокале. – Вы молоды и чисты сердцем, вы пробудете здесь год или два и как будто хотите учиться, поэтому я подумал… здесь можно узнать так много… так много хорошего, – вдруг сказал он и ушел.

      Это было прошлой ночью, и вот теперь они входили в ворота Ёсивары. Андре достал свой маленький пистолет.

      – Филип, вы вооружены?

      – Нет.

      Андре передал пистолет подобострастному прислужнику, который выдал ему расписку и положил его вместе со многими другими.

      – Никому не разрешено носить оружие внутри ограды – это правило соблюдается во всех Ёсиварах, даже самураи должны расстаться со своими мечами. On y va![17]

      Перед ними по обе стороны широкой центральной улицы и отходивших от нее узких боковых стояли ряды аккуратных маленьких домиков, многие из которых представляли собой просто закусочные и крошечные бары, где можно было поесть или выпить; все дома были деревянными, с верандами и раздвижными панелями-сёдзи, затянутыми промасленной бумагой, все были подняты над землей на низких столбиках. Всюду яркие краски и россыпи живых цветов, шум и смех и множество фонарей, свеч, масляных ламп.

      – Угроза пожара здесь огромна, Филип. Вся Ёсивара сгорела дотла уже в первый год, но через какую-то неделю жизнь тут опять била ключом.

      На каждом из домов был начертан свой знак. Некоторые имели открытые двери и отодвигавшиеся в сторону окна-сёдзи. В этих окнах сидело и стояло много девушек, одетых богато или скромно в кимоно самого различного качества, в зависимости от престижности заведения. Другие девушки прогуливались, некоторые с цветными зонтиками, некоторые в сопровождении служанок, не обращая особого, а то и вовсе никакого внимания на пяливших глаза мужчин. В толпе сновали торговцы самым разным товаром и множество девушек-зазывал, громко превозносивших достоинства своих домов на лаконичном гортанном пиджине, каждая на свой лад, однако все перекрывала

17

Теперь – вперед! (фр.)