За миллиард долларов до конца света. Евгений Павлович Цепенюк

выразительно кивнул в направлении дивана.

      – Два превосходных каламбура за столь непродолжительный период времени! Вы, я вижу, действительно наделены острым умом. Это прекрасно: теперь я совершенно не сомневаюсь в успешном исходе предстоящего нам с вами диалога. И всё же в ногах, как говорится, правды нет… но нет её и выше! Видите, я тоже умею играть словами.

      – Я полагаю, что вправе потребовать немедленных разъяснений… то есть что вы тут вообще делаете в моей квартире?!

      Степанов вовремя поймал себя на том, что чуть было не заразился витиеватой манерой Николая. Но, перейдя обратно на нормальный язык, вдруг почувствовал неловкость, словно бы ни с того, ни с сего нагрубил хоть и незваному, но деликатному гостю.

      – Вы, по всей вероятности, собирались сказать «в вашем сне»? – на лице Николая не промелькнуло ни тени смущения. – Ну разумеется, Семён Валерьевич, вы получите все необходимые разъяснения. Только убедительно вас прошу: не стоит воспринимать происходящее, как это у вас говорится… ах да, по умолчанию – и сразу в штыки. Вы ведь, как мне кажется, не выказывали особого недовольства давешней ночью, по поводу нежданного визита вашей сослуживицы Татьяны Михайловны?..

      Николай, вопросительно приподняв левую бровь, выдержал небольшую паузу, но Степанов от изумления, смущения и возмущения временно лишился дара речи.

      – Уверяю вас, ни одна из ваших пикантных грёз никоим образом не умаляет восхищения, которое вызывает во мне ваша действительная супружеская верность. Более того, мы со всем уважением, на которое только способны, относимся к вашей, как это модно сейчас называть, приватности – потому, собственно, и не позволили бы себе ни при каких обстоятельствах вторгнуться в ваше жилище наяву. Вышеприведённый пример потребовался лишь затем, чтобы наглядно продемонстрировать: в мире, так сказать, сновидений, действуют нормы поведения, отличные от тех, которых вы придерживаетесь, бодрствуя. Да и, в конце концов, нас никоим образом не интересуют ваши частные сны.

      – А какие же тогда интересуют? Общественные, что ли?!

      – Вы меня прямо-таки смущаете: вот так, буквально с полунамёка, уловить суть дела! И всё же… мне, право, неловко, но вы меня чрезвычайно обяжете, если согласитесь продолжить нашу беседу, приняв более удобное положение…

      – Ладно, ладно, – Степанов опустился в кресло. – А вы меня чрезвычайно обяжете, если перейдёте, наконец, прямо к тому, что я там, по-вашему, уловил.

      – Ох, благодарствую… нога, знаете ли – старая травма даёт о себе знать… А всё же замечу, что и вкус ваш меня восхищает: эта Танечка… кстати, причёска у неё на любопытном месте наяву немного другая – такой, знаете ли, игривой полосочкой…

      – Да кто вы, наконец, такой, и чего вам от меня надо?!

      – Кто я таков – это как раз к делу не относится, – отрезал Николай, и сквозь бархат его баритона вдруг почувствовался иной, куда более жёсткий материал. – Важно, кого я представляю. А представляю я некую организацию, никоим образом не благотворительную,