Магия дружбы. Ирина Лазаренко

рь, и всякий раз ее с руганью оттаскивали.

      Речка была рядом, за околицей, туда-сюда бегали люди с ведрами, но вода бестолково лилась на стены, не доставая крыши.

      – Р-разбежаться!

      Никто не понял, откуда появились двое всадников – возникли как по волшебству среди суетящихся людей.

      – Посторониться!

      Всадники спрыгнули наземь и принялись выкрикивать слова на незнакомом селянам напевном языке, раскидывать руки, словно большие встревоженные птицы. В первый вздох их приняли за безумцев, потом – за непотребцев, что пришли упиться чужим горем.

      А потом на горящий дом полилась вода – размашистыми плесками, будто два пришлых человека таскали ее из реки в невидимых глазу ведрах.

      – Маги! – наконец догадался кто-то.

      Незнакомцы расхохотались, будто услышав отменную шутку.

      А дом вел себя так, словно в него вселилась злая сущность, которой хотелось гореть: там и сям занимались уже погасшие части крыши, потом пламя рванулось из окон. Можно было поклясться, что огоньки норовят увернуться от плещущей воды. Ветер тоже озлился, бросался на людей с отчаянной силой, и те пригибались, щурились, задерживали дыхание. С треском рухнула часть крыши.

      – Сбоку, гляди, из окон! – орал один маг другому, и в голосе его был непонятный, неподдельный восторг.

      Люди тоже что-то кричали, но маги не слышали их голосов за воем огня и ветра, за рыданиями женщины.

      – Ох и силен! А два ведра махом? Слабо?

      – Мне-то слабо? А вот тебе!

      Вокруг дома натекали лужи, маги продолжали призывать воду из речки, а в их голосах, выкрикивающих заклинания, звучал чистейший, почти детский задор.

      И пожар сдался. Перестали проклевываться новые огоньки, подуспокоился ветер – словно недобрая невидимая сила сдалась двоим неутомимым магам, решила восполнить неудачу в другой раз.

      Огонь затух, по стенам лилось, утихающий ветер нес по селу клоки дыма.

      Черпнув из реки еще по разу, маги угомонились, отступили. Утирали лбы, тяжело дыша, словно не колдовали, а бегали с ведрами. Одинаково мотали головами, и их длинные волосы, темные у человека и светлые у эльфа, закрывали лица. Потом оглядывались вокруг с гордостью, будто говоря: «Как мы его, а?»

      Селяне глядели на магов восхищенно и снизу вверх, потому что оба были выше местных жителей.

      Наступившую тишину пронзительно и жутко вскрыл женский крик. Он взвился: «Матушка, матушка!» – и тут же упал, перейдя в тяжелый нечеловеческий вой.

      Женщина была грузная и простоволосая, сидела прямо на земле, край длинной юбки – в луже. Сидела, подавшись вперед, смотрела на свою выжженную хату и выла.

      Прежде это был хороший дом, большой, аккуратный, чистый. Строился и обживался с любовью, не был обделен ни добром, ни уходом. Теперь на его месте дымило безобразие: почерневшее, вонючее, перекошенное.

      – Он похож на мертвягу, – темноволосый маг дернул эльфа за рукав. – На дом-мертвягу.

      – У тебя невообразимая способность соотносить что угодно с чем попало, – помолчав, ответил эльф.

      Ветер встрепал его длинные светлые волосы, маг поморщился и снова заправил прядь за левое ухо, в котором блестела сережка-петелька.

      К женщине подошел сутулый пожилой мужчина, сел рядом на землю, положил руку на плечо, тихо заговорил. Она вцепилась в его пальцы и замолчала, давясь глухими страшными всхлипами.

      Потянулись к погорелице односельчане. Одни присаживались рядом и что-то шептали, другие молча касались ее руки. Несколько мужчин ходили вокруг дома, переговариваясь. Из ближайшего двора вышла женщина, поднесла магам кринку холодного молока из подпола и ковригу, завернутую в ручничок.

      Все селяне, даже утешающие погорелицу, бросали на незнакомцев любопытные, жадные взгляды. Девицы потихоньку сбивались стайками, подталкивали друг дружку локтями.

      Ветер уже разогнал дым, и стало видно, что маги и молоды, и хороши собой. У эльфа черты лица резкие, кожа чистая и светлая – от солнца начал шелушиться нос, и выглядит это смешно, потому что вид у эльфа очень надменный. Впалые щеки придают лицу сходство с кошачьим, глядит он спокойно, прямо – и мимо, как будто деревня, пожарище и люди не настоящие, а нарисованные на развешанных вокруг него картинах. У второго парня лицо открытое и улыбчивое, его не делает старше даже темная щетина на щеках, и хочется немедля улыбнуться ему в ответ и безоглядно поверить, даже понимая, что блеск в его светлых глазах – шальной, а нрав – дурной и своевольный, какой бывает у подросших щенков.

      Оба были одеты по-простому, по-дорожному, но с иголочки, а поверх рубашек у них висели знаки Магической Школы, новенькие, блестящие. Маги осматривались с таким же неподдельным интересом, с каким местные глядели на них. Хотя в селе не больно-то много было такого, на что можно посмотреть. Две неширокие утоптанные улицы, старенькие хаты из глины и соломы, плотные дощатые заборы и ветки плодовых деревьев над ними.

      Эльф допил молоко, вернул кринку и спросил темноволосого:

      – Едем?

      – Поехали, –