Приключение жизни Виктора Ивановича Мочульского, описанное им самим. В. И. Мочульский

в Петербурге, но мой отец был с недавнего времени начальником Россиенского и Шавельского военных округов, и потому проводил немало времени в своём имении Totheiki [или может быть Jotheiki – написано неразборчиво], находившимся там же. Там жила его 70-летняя мать со своей внучкой, моей кузиной. Я приехал туда после полудня; отец представил мне всех обитателей поместья, потому что я не был знаком с ними ранее. Моя кузина была крепкой и на редкость прелестной деревенской девушкой, с которой я затем, как и со всеми польскими дамами, разговорился и подружился. Но это произошло не так быстро, потому что, как я заметил, она была весьма застенчива с незнакомыми людьми. Росту моя кузина была не слишком высокого. У неё были светлые волосы и тёмно-коричневые глаза, взгляд которых казался совершенно особенным, хотя и нельзя было точно сказать, что именно необычного в нём было.

      Моя бабушка говорила, что её Луиза – прекрасная хозяйка, и она действительно скоро покинула наше общество, чтобы позаботиться об ужине. В русской деревне главное – это приготовить блюда, расставить их и, наконец, хорошо поесть. Я вспоминаю, что мне случалось есть по шесть раз на дню: 1. при пробуждении – кофе с бутербродом и сухариками; 2. через два часа – фрукты четырёх сортов; 3. затем – обед из четырёх – пяти блюд; 4. потом, в четыре часа – кофе с бутербродом, сухариками и всяческими десертами; 5. в семь часов – чай; 6. и, наконец, в десять часов – ужин, по меньшей мере из 3 перемен. Во время этой последней трапезы кузина села напротив меня, и я смог хорошенько её рассмотреть. Она была неразговорчива, будто рассеянна, глаза её часто останавливались на чём-то и, кажется, тускнели. Это бросилось мне в глаза, но я не придал сему внимания. На другой день девушка вновь чувствовала себя хорошо, но за ужином опять появился тот застывший взгляд и молчаливость. Наконец она побледнела и должна была уйти к себе в комнату. Мне сказали, что ей нездоровиться. На третий день она вновь была бодра, но вечером повторилось то же, что и ранее. В этот раз с ней случились даже судороги, и она вновь удалилась.

      Я прошёл в спальню Луизы и нашёл её в страшных конвульсиях, из тех, против которых жгут обыкновенно перья, что мне и пришлось сделать в той комнате. Я успокоил кузину и попросил её позволить мне остаться с ней, на что она дала своё согласие. Через несколько минут судороги ослабли и, наконец, вовсе прекратились. Девушку ещё тряс озноб, но она лежала неподвижно; глаза её были затуманены, лицо медленно теряло свою бледность, дыхание становилось тише. Она затихла, но вдруг начала разговаривать, как будто в комнате были люди, мне не видимые. Я попытался и сам заговорить с ней, но она не обратила на мои слова никакого внимания. Тогда я положил ей руку на лоб, и она сказала: «Держи так, это укрепляет меня». Я понял, что то было сомнамбулическое состояние, хотя врачи уже много месяцев пытались лечить её от лихорадки. В таком положении девушка оставалась ещё пару часов, после чего она сама проснулась и была очень удивлена, увидев меня у своей постели.

      На следующий день