Восьмая система. Вячеслав Александрович Баймаков

обещайте, что подумаете за эти три подаренных мне дня о моих словах.

      Светлана никогда не вступала в пререкания с мамой. По крайней мере, старалась и предпочитала всегда отмалчиваться, давая возможность родительнице выговориться. И сейчас не собиралась нарушать традицию. Поэтому, как и Герман просто кивнула. Анна Петровна ещё раз оглядела детей в полной тишине и начала:

      – Наверное, всякий раз, когда жизнь подходит к какому-то возрастному рубежу, каждый человек задумывается над прожитом отрезком. Один на один. Я тоже вчера вечером долго не могла уснуть, подводя итоги. Нет, не жизни, а лишь очередного знакового рубежа. У меня ещё впереди целые стеллажи планов, но и за спиной появился внушительный багаж. Я спросила себя, а довольна ли я прожитым? Оказалось, и да, и нет. Что-то удалось, как задумывала, что-то удалось лучше ожидаемого, но есть и такое за что мне обидно и даже стыдно. Стыдно, что не смогла, а обидно, что не исправишь.

      Она замолчала, опустила взгляд на руки, теребившие спинку кресла и так, не поднимая глаз продолжила:

      – Самый большой стыд и обида, оказалась за вас, – выдала она детям как приговор и тут же подняла открытую ладонь в знак требования помолчать, – я не вас виню, а себя. Не скрою. Я хотела бы вас видеть другими. Но сегодня понимаю, что ничего для этого не сделала, а значит, не могу рассчитывать на другой результат. Это не касается выбранного вами пути и вашего мировоззрения. Я даже рада, что вы пошли разными путями. Выбрали их самостоятельно и каждый из вас, уже что-то достиг на своём поприще. Это касается вас как индивидуума, как человека.

      Она вновь сделала паузу, помрачнела и, взглянув на сына, настороженно смотрящего в её сторону, продолжила:

      – Я опасалась изначально за Германа, когда родила его. Помню, постоянно задавала себе вопрос, смогу ли я вырастить мужчину без отца? Тогда казалось, что ничего в этом сложного нет. Но я ошиблась. У меня не получилось.

      – Мама… – не выдержал вечно молчаливый Герман, обескуражено разводя руки в стороны, но Анна Петровна тут же пресекла его попытку возразить.

      – Помолчи Герман, я же просила. Ты спортсмен, ты модификант мужского пола, но ты НЕ мужчина. Я говорю не о половой принадлежности, а о сути. О мужчине с большой буквы. Что ты об этом знаешь? Да ничего. Таким мужчиной нельзя родиться. Им нужно стать, а значит этому надо научиться. Не скрою. В моей жизни было много настоящих мужчин, и поверь мне, я знаю, какими они должны быть, но я не знаю, как этому можно научить.

      Она замолчала, и в её глазах заблестели слёзы, хотя лицо осталось холодно величественным. А вот лицо Германа из вечно отрешённого и безразличного стало ошарашено задумчивым. Было видно, что он обиделся на слова матери, но и растерялся от неожиданности констатации факта. А её заблестевшие глаза и вовсе повергли «моди» в шок и Светлана, глядя на него, неожиданно поймала себя на жалости к брату.

      – Не смогла я вырастить и женщин, – продолжила разрушать защиту детей Анна Петровна, – учёный, Светлана, даже гениальный, это не атрибут женственности, а быть