Петька счастлив. Виктор Михайлович Брусницин

не слышали?

      – Как же – Громыко!

      – Погодка, однако, как по заказу.

      – Словно сдурели. Будто, понимаешь, представление цирковое, – гундосит пастозный дядя в панаме, теснимый студентами.

      – На сахарных плантациях мужик вроде работал – оттуда бодягу затеяли.

      – Нда, кубинским и питаемся – а свекольный-то послаще будет.

      – Товарищ, не давите мне на бюст! – сетует дама в воскресном крепдешиновом платье с брошью.

      – А я слышал, боксер был, профессионал.

      Дама ерничает:

      – Да что вы говорите?!. (Снисходительно) Кастро – адвокат! Из приличной семьи, между прочим.

      Петя интернационально косится – еще одна Гитара!

      – Я вам доподлинно скажу: наш он, засланный – у моей золовки брат в кэгэбэ работает! Между прочим, у Фиделя фамилия – Кастро Рус.

      – Это вы на Рус намекаете? Как насчет Кастро?!

      – Не курите мне в нос, юноша!..

      Вскоре набегает волна ликующих возгласов, переходя в мощный ор. Взлетают руки, вспыхивают глаза – появляются три ЗИМа. В первом стоит Фидель, проталкивая сквозь курчавую бороду усталую улыбку и степенно покачивая опрятной, небольшой ладонью возле плеча. Шквал восторга взрывает народ, Петька заходится в неистовом крике: «Урра!!!»

      Веселое топанье домой в месиве разгоряченных, захлебывающихся ребятишек.

      – А я как заору-у! А Фидель как посмотрит на меня и рукой ка-ак махнет!

      – А я, а вот… а на второй машине Рауль ехал!

      – Пестик в кобуре видел у него? Заряженный!

      – Да у него в машине еще автомат лежал!

      – Врать-то не колеса мазать!

      – Я видел! Спорнем? Он всегда с автоматом ездит!

      И плывет народ по улицам празднично. Вон и отец Петин с дядей Лешей Шамриным и супругами Трисвятскими. Похоже, предстоит «расслабёжь».

      Васильев – бывший старшина, демобилизованный в пятьдесят пятом. Соседи, они же друзья родителей, тоже бывшие или настоящие военные, потому что городок, десяток с небольшим двухэтажных домов, прежде был военной частью. Теперь армейское бытие ушло, но жизнь по-прежнему на виду. Если Васильев топает с дядей Лешей и дядей Колей и возбужденно что-то обсуждает – помимо, мама дежурит в медчасти – значит, на географичку сегодня смотрим с высокой колокольни. И что бы Петя делал без кубинской революции.

      Следующий день сер и неопрятен. Все обсуждено вчера, жизнь валится в обычное русло. Географичка бубнит про Средне-Русскую возвышенность, на которую Пете глубоко плевать, и из хмурого ока зловредно выстреливает в очаги класса, где намечается малейшее оживление. Бодро выговаривает в конце урока:

      – Однако, я что-то не видела вчера твоих родителей, Васильев. Ты, вероятно, считаешь, что я сама могу прийти? Ну что ж, я могу!

      – Завтра, – бурчит Петя.

      – Сегодня, Васильев! Я долго в школе задержусь. Ты меня понял?

      Парень кивает головой – он давно Гитару понял.

      Опять скорбно идет домой