Угрюм-река. Книга 1. Вячеслав Шишков

губы ее ждали поцелуя.

      – Эй, вштавайте, шамовар вшкипел!

      Путники враз вскочили.

      – Солнышко! – вскричал Прохор. – Гляди-ка, Ибрагим!.. Значит, едем.

      – Верно твоя, – грустно сказал черкес.

      – Погодье шамо шладко, – прошепелявил лохматый, обросший мохом лесовик-хозяин, – жнай плыви да плыви.

      Путники почаевали и – быстро к шитику. Небо безоблачно и тихо. Играл золотом крест на церкви, дрались два петуха – красный с белым, – бороды и гребни их расклеваны, капли крови горели под солнцем, как рубины. Через дорогу степенно шествовал, мечтательно похрюкивая, боров; он весь заляпан жидкой грязью и блестел, как крытый лаком. Навстречу шла за водой тетка. Жестяные ведра ее сияли и казались сделанными из стекла.

      – Нажад, паря, нажад! – заорал провожавший путников хозяин. – Айда в проулок!

      – Почему? – удивился Прохор.

      – Ежели баба вштречь – пути ня будя.

      Путники повиновались: пусть все благоприятствует их удаче. Хозяин объяснил им, что зловредней бабы никого на свете нет. Вот попробуй-ка встретить ее, когда идешь в тайгу на промысел. Ни с чем вернешься, а то и на зверя «натакашься». Но баба может и помочь. Пусть она станет в дверях и расшарашит ноги, а ты с ружьем промежду ног-то на карачках и ползи; очень пользительно таким же манером и главную собаку протащить.

      Хозяин попробовал улыбнуться, но вместо того скривил кислую, шершавую, как старый веник, рожу и чихнул.

      У шитика человек с десяток зевак. Пьющий мужик – караульный – в шубе, в пимах и шапке с наушниками – терпеливо прел, и рыжая борода его на солнце пламенела.

      Шитик круто взял к фарватеру, заскрипели весла, недовольно забрюзжала сонная вода.

      – Ну, Прошка… Куда едем? Знаешь куда?

      – Нет.

      – И я нэт. Очень хорошо!

      Но река здесь глубока, раздольна, за селом их подхватила быстрина, вперед летели без запинки, а солнце напутствовало их ласковым теплом. Лицо Прохора вскоре прояснилось, глаза горели несокрушимой верой в себя, ему уже грезился радостный конец пути, хотя это всего лишь скрытое неизвестностью начало. Так легковерный пахарь, бросая в землю зерно, обманно чувствует пряный запах свежих караваев, он облизывается, поводит челюстями, глотает слюну, но вот слепая длань природы пошлет на его полоску град – и брюхо пахаря всю зиму пусто.

      – Хорошо, Прошка. Ух, как прет!

      Взглянув Ибрагиму в лицо, Прохор почуял нутром, что глаза черкеса говорят другое, и ничего ему не ответил.

      Над водой крутился пар: солнце с утра сосало воду. К полудню солнце было самое горячее, летнее. Видно, сбилось оно со счету в днях, остановило на мгновенье бесконечность, попятило раком утлый шар земли, и все это ради них, ради этих двух плывущих.

      Ибрагиму достаточно понятен этот полный жестокого коварства замысел.

      – Ты помнишь, Прошка, как Фарков на большой