Биарриц-сюита. Бронислава Бродская

но там были другие герои, другая Зона. Сначала Жене все нравилось: спектакль в фойе, герои спорят, двигаются, зрители за ними ходят, но потом… начались монологи… т.е. мысли режиссера, ее политические и общественные воззрения. Вот это было уже неинтересно, даже пошло. Особенно противен был монолог девушки, которая собиралась в Зону, потому что у нее были проблемы с головой. Женя саркастически подумала, что она знает "лекарство" – гильотина! Отрежут голову и нет проблемы. Она рассказала маме о спектакле и свою придумку про гильотину. Мама как всегда со всем согласилась, тем более, что она сама спектакля не смотрела. Да, Женя уже видела свою статью: про гильотину – это уж обязательно, а вообще-то, поскольку Гоголь-Центр открыт под эгидой Кирилла Серебренникова, то она, напишет, что все было вообще-то, "круто". Да, "круто" – это как раз то самое слово, которое нужно. Пусть оно папе и не нравится. Он вообще ничего не понимает в современном театре. Папа у нее хороший, но он – человек прошлого. Начав говорить об интересном для себя предмете, Женя окончательно проснулась.

      Сборы на работу были недолгими, хотя тут тоже была своя тонкость: одеться надо было просто, демократично, с легкой небрежностью, но вещи должны были быть дорогими. Женя сняла халат, надела джинсы, синий шерстяной свитер, повязала косынку и чуть задумалась, какие надеть туфли. На улице шел дождь, и она выбрала черные ботинки на шнуровке, на низком каблуке. Потом сняла с вешалки короткую спортивную куртку. Косметики совсем немного: она работающая профессионалка, а не дамочка с Рублевки. Вскоре она уже сидела в своей маленькой красной машине. Усевшись за руль, она заметила, что джинсы неприятно стягивают ее в поясе: боже, как это надоело! Надо вновь садиться на диету. Женя вздохнула. Час-пик миновал, а к обычным пробкам она давно привыкла.

      Егор

      Егор сидел в том же самолете, через несколько рядов впереди Михаила. Он тоже выбрал себе крайнее к проходу кресло. В самолете ему нравилось, вернее "нравилось" было не то слово, ему в самолете было привычно. Лет пятнадцать назад он еще сам летал по всему миру бортпроводником, и поэтому каждый штрих суеты команды был ему понятен, сразу стало ясно, кто каким "номером" по полетному заданию летит. Вот девочки-бортпроводницы смотрят на часы: затянули с посадкой, а уже пора звонить по внутренней связи командиру и докладывать о готовности задраивать дверь. Как только она наглухо закроется, открывать ее не будут, тем хуже для запыхавшихся опаздавших. "Труба", как Егор по привычке называл салон, была переполнена, к тому же Егор видел, что летит оркестр, и понадобилась дополнительная возня с инструментами: весь багажный отсек в салоне был под завязку забит объемными футлярами с виолончелями и с духовыми. И то, Егор понимал, что музыкантам была сделана любезность: как миленькие покупали бы отдельное место для своих дуделок и бренчалок. Почему он так неуважительно подумал об оркестре Егор и сам не знал. Для контрабаса, скорее всего, им пришлось купить место. Арфу не везли, будут играть на