Гибель красных Моисеев. Начало террора. 1918 год. Николай Коняев

происходит в сюжете, когда выясняется: в кого стрелял апостол Петька… Оказывается, он стрелял не в Иуду, не в Ваньку…

      А Катька где? – Мертва, мертва!

      Простреленная голова!

      Петькиной пулей убита Катька, которая для Петьки все – весь мир и еще он, Петька, в придачу.

      Срикошетив, смертельная пуля летит назад:

      – Из-за удали бедовой

      В огневых ее очах,

      Из-за родинки пунцовой

      Возле правого плеча

      Загубил я бестолковый,

      Загубил я сгоряча… ах!

      Подмена местоимения междометием весьма загадочна.

      Ее? Но, простите! Нельзя же ее загубить из-за ее родинки пунцовой возле ее плеча? Тут надобно подставить другое местоимение: не ее, а себя…

      Финал неожиданный, но закономерный.

      Задействованная на протяжении всего текста евангельская символика легко перемещает всю «двенадцатку» из бытового текста в то «надпространство», что открывается духовному зрению поэта.

      Цепь замкнулась.

      Глумление над матерью-Родиной – не она ли и явилась в поэме в образе старушки под плакатом «Учредительное собрание»? – оборачивается глумлением над собой.

      И гаснет, гаснет апостольский ореол.

      Апостолы превращаются в паяцев.

      Он головку вскидывает,

      Он опять повеселел…

      В этом – «головку вскидывает» – ритмически запечатлено движение механической куклы, в которой подкрутили заводную пружинку.

      Такое ощущение, что не люди идут, а мертвь, «и вьюга пылит им в очи».

      В очи бьется

      Красный флаг.

      Раздается

      Мерный шаг.

      И в конце снова о Христе, что идет «нежной поступью надвьюжной, снежной россыпью жемчужной»…

      Конечно, «если вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь… женственный призрак».

      Однако есть у Блока и другая, датированная 20 февраля 1918 года, запись: «Страшная мысль этих дней: не в том дело, что красногвардейцы «не достойны» Иисуса, который идет с ними сейчас, а в том, что именно Он идет с ними, а надо, чтобы шел Другой».

      Запись жутковатая. В ней слышны завывания того ветра, который – словно когтями чудовище – разрывал грудь поэта.

      Из недобрых предчувствий, из сжимающего сердце страха, из робко и бережно согреваемых надежд поэт вышел на революционную улицу – в поэму? – и побрел, качаясь от ветра колючего и царапающего, словно когтями, лицо.

      Пройти эту улицу, без дантовского поводыря, без защиты, увидеть смертное – подвиг безоговорочный и столь же бесповоротный, это подвиг-гибель, подвиг-жертва.

      Существует закономерность, согласно которой страна деградирует и самоуничтожается, если количество революций и переворотов в ней превышает допустимый уровень.

      Так произошло с Российской империей в 1917 году.

      Это же пережил в 1991 году СССР.

      При этом совсем не обязательно, чтобы революции и перевороты были богаты на кровь. Кровь часто