Дары рождества. Рассказы и истории священников. Коллектив авторов

Марья! Что? Будет, а как же! Непременно будет всенощная, приходи…

      Встреченная старушка, румяная и сморщенная, как лежалое яблоко, и закутанная в пуховый платок, заснеженный по краю, осклабилась:

      – А в избу-то не заберутся, пока в церкву пойду?

      – Марья Петровна, уж кто бы опасался… Что у тебя брать-то?

      – Ох, и то правда, батюшка родимый…

      Они посмеялись и разошлись, каждый в свою сторону. Щеки и нос пощипывал мороз, у мужиков, попадавшихся навстречу, белый иней запушился на воротниках и козырьках шапок. Заметив нестарого, плотного мужчину, выходящего из переулка, отец Трифон окликнул его:

      – Сергей!

      – Ой, Трифон Иванович, напугал! – Сергей, попыхивая папиросой, подошел к отцу Трифону и протянул широкую крепкую ладонь. Они обменялись рукопожатиями.

      – Ты уже никак разговелся? – Отец Трифон потянул носом воздух.

      – Да есть маленько, до первой звезды… Дрова возили…

      – Вот и я насчет дров… – Батюшка прихватил Сергея за пуговицу на бушлате. – Уж подвези ты мне, миленький, кубов пяток – боюсь, припасенных не хватит.

      – Сделаем, Тимофей Иванович, о чем речь!

      – Ну и слава Богу…

      Они снова пожали друг другу руки, и отец Трифон пошел дальше.

      По пути он завернул к магазинчику, именуемому аборигенами «сельпо», – деревянному домишке с крыльцом, с хворостяным веником на пороге и лохматой псиной, грызущей кость в сенях. Оглядев наскоро полупустые полки, попросил продавщицу выбрать ему с лотка копченую скумбрию, да покрупнее.

      С пахучим свертком под мышкой и с чемоданчиком в руке, он дошагал до окраины села, направляясь к потемневшей и покосившейся от времени избушке, какую всякий раз рисуют в иллюстрациях к сказке о рыбаке и рыбке на первой и последней страницах.

      – Ну, бабка, жива ли ты еще? – пробормотал отец Трифон, преодолевая высокие сугробы.

      Рядом с домом, на чистом снегу, нарушенном только пунктирным росчерком какого-то юркого зверька – может быть, кошки, а может, и зайца, – не было заметно ни одного человеческого следа. Запрокинув голову и прижав ладонь ко лбу, защищая глаза от слепящего солнца, отец Трифон посмотрел на крышу, разглядывая закопченную трубу в поисках дымка, но труба лишь холодно торчала низким пустым обрубком.

      Подергав дверь и убедившись, что она заперта изнутри, отец Трифон подобрал полы подрясника и направился по снежной целине к окошкам. Постучал в плотно затянутое льдом стекло с разводами инея и, не дождавшись ответа, постучал снова. «Вот ведь глухая тетеря…» – подумал с досадой. Он забарабанил кулаком в раму и вскоре с облегчением услышал скрип засова.

      – Бабка, заснула ты, что ли? – закричал он в образовавшуюся щель. Оттуда показался бледный старушечий нос и слезящийся от старости глаз.

      – Кто ета?

      – Да кому бы еще быть? Это я, отец Трифон!

      – Ой, ба-атюшка… Я ведь не вижу ничего…

      Отец Трифон пошел вслед за старушкой в темные сени, впотьмах натыкаясь