Патриотический подъем в странах Антанты в начале Первой мировой войны. Николай Юдин

Российской империи. Рабочие мало интересовались внешней политикой: куда больше их беспокоила борьба за свои экономические интересы, противостояние с полицией и фабрикантами[250]. Тем более, внешнеполитические известия не могли поколебать устоявшееся, традиционное течение деревенской жизни[251]. Вот как описывал настроения в деревне современник, И. В. Кучеренко, чьи записки хранятся в Государственном архиве Российской Федерации: «В деревне всё тихо и спокойно, никто не думал, что в скором времени разразится гроза, гроза над всем миром, и что каждому из нас придется оставить на время, а иному и навсегда, свой родной дом, отца, мать, а иному жену и детей»[252]. Поэтому чиновники и военные с большим беспокойством следили за настроениями населения в те судьбоносные дни, гадая, как оно отреагирует на начало новой войны[253]. Русское правительство, и в этом ярко проявляется специфика государственного устройства империи, когда вступало в войну, не опиралось на массовую поддержку населения своей страны, да и не испытывало в этом острой нужды. Консенсус и патриотический подъем в лучшем случае охватили правящую элиту и образованные слои населения России. Именно эти слои были основной аудиторией средств массовой информации, одновременно их взгляды и стремилась выразить пресса.

      Отношение же к войне широких народных масс городских и сельских обывателей оставалось загадкой для современников вплоть до получения первых сообщений об успешном ходе мобилизации. Сложилась парадоксальная на первый взгляд ситуация: в Российской империи, в стране, где раньше, чем в Великобритании и Франции, развернулась масштабная пропаганда в пользу войны, где антивоенная оппозиция практически не имела возможности громко заявить о себе или призвать своих сторонников к антимилитаристским, антиправительственным акциям, подлинный консенсус в общенациональном масштабе до начала боевых действий так и не оформился. Парадоксальность этой ситуации становится еще более очевидной при сопоставлении реакции российского общества на события Июльского кризиса с реакцией населения Англии и Франции.

      Во Франции в последние предвоенные дни (28 июля – 3 августа 1914 года) развернулась по-настоящему широкая дискуссия по вопросу о вмешательстве страны в австро-сербо-русский конфликт. Громко заявила о себе оппозиция в лице социалистов, анархистов и профсоюзов. В ответ на призывы левых по всей стране прокатились антивоенные митинги, шествия и собрания[254]. Особенно крупные манифестации прошли в Бресте (5000 участников), Монлюсоне (10000) и Лионе (около 20000)[255]. В Реймсе произошли столкновения между демонстрантами и полицией[256]. При этом все отмеченные функциональные проявления антивоенных настроений отнюдь не замалчивались: «L’Humanite» и «La Bataille Syndicaliste» подробно и сочувственно освещали антивоенные акции в различных департаментах и городах[257].

      Тем не менее, на наш взгляд, не стоит преувеличивать силу и распространенность антивоенных настроений

250

Коллонтай А. М. Отрывки из дневника, 1914 г. Л., 1924. С. 4; Пирейко А. В тылу и на фронте империалистической войны. Л., 1926. С. 7.

251

Арамилев В. В дыму войны. М., 1930. С. 3.

252

Государственный архив Российской Федерации [Далее – ГАРФ]. Ф. 6281. Оп. 1.Д. 178. Л. 1.

253

Джунковский В.Ф. Воспоминания, 1905–1915. Т. 2. М., 1997. С. 373–374.

254

AN. F. 7. 13348. Versaille. 1914, 31 Juil.; Ibid. Lorient. 1914, 28 Juil.; Ibid. Brest. 1914, 29 Juil.; Ibid. Grenoble. 1914, 29 Juil.; Ibid. Chalon. 1914, 30 Juil.; Ibid. Lyon. 1914, 30 Juil.; Ibid. Lille. 1914, 30 Juil.; Ibid. Lens. 1914, 30 Juil.

255

Loez A. La Grande Guerre. Paris, 2010. P. 12.

256

AN. F. 7.13348. Chalon. 1914, 30 Juil.; Loez A. Op. cit. P. 12.

257

AN. F. 7. 13348. L’Humanite. 1914, 30 Juil.; Ibid. 1914, 1 Aout; La Bataille Syndicaliste. 1914, 31 Juil.; Ibid. 1914,1 Aout.