Патриотический подъем в странах Антанты в начале Первой мировой войны. Николай Юдин

не будет нарушено[150]. С тревогой новость о покушении была воспринята в Петербурге[151]. Русское правительство опасалось, что новый кризис на Балканах будет использован Центральными державами для военного сведения счетов с Сербией, что ставило бы под удар позиции Российской империи в регионе. В то же время не стоит преувеличивать глубину этих опасений: отсутствие немедленного дипломатического демарша Австро-Венгрии в связи с убийством Франца Фердинанда вселило в сердца современников уверенность, что этот инцидент будет преодолен дипломатическими средствами.

      На наш взгляд, следует с большим скепсисом относиться к заявлениям отдельных политиков (например, П.Н. Милюкова) о том, что они уже в конце июня предвидели перерастание австро-сербского конфликта в войну[152]. В подобных заявлениях скорее видится стремление a posteriori убедить читателя в своей политической дальновидности и мудрости, а не описание непосредственного опыта очевидца тех событий.

      Слухи о готовящемся демарше Австро-Венгрии против Сербии стали доходить до политиков стран Антанты ближе к концу июля. Английский историк Дж. Джолл указывает, что в России сумели к тому моменту взломать шифр, использовавшийся Веной для контактов с посольством в Петербурге, и потому русские дипломаты были в курсе австрийских планов[153]. Советские исследователи считали, что и английский Форин Офис заранее знал о подготовке Австро-Венгрией, поощряемой Берлином, жесткого ультиматума Сербии[154]. Действительно, 22 июля 1914 года русский посол в Лондоне докладывал в Петербург о своем разговоре с Э. Греем, который, признавая, что не располагает никакой конкретной информацией касательно австрийской ноты, выражал серьезную обеспокоенность в связи с возможными последствиями этого демарша.

      О содержании австрийских требований в европейских кабинетах узнали утром 24 июля[155]. Для правящих элит стран Антанты настало время мучительных сомнений и колебаний, когда со всей очевидностью проявилось как взаимное недоверие, отличавшее отношения между участниками этого блока, так и принципиальная разница в понимании ими своих государственных интересов и оценке ими ситуации на Балканах.

      Так, австрийский демарш поставил царское правительство перед сложнейшей дилеммой. С одной стороны, летом 1914 года Россия не была готова к войне и потому совершенно ее не хотела. В интересах империи было бы оттянуть начало военных действий на 3–4 года, чтобы ее масштабные программы перевооружения и реорганизации армии и флота были в общих чертах завершены[156]. К этому курсу толкал царское правительство и страх перед внутренними социальными конфликтами: Русско-японская война 1904–1905 годов наглядно показала тесную связь между войной и революцией[157]. С другой стороны, ряд факторов принуждал Россию занять жесткую позицию в отношении Центральных

150

Grey Е. Twenty-five Years, 1892–1916. Vol. 2. London, 1935. P. 153.

151

Бовыкин В. И. Из истории возникновения Первой мировой войны. М., 1961. С. 179–180.

152

Милюков П. Н. Воспоминания. М., 2001. С. 473.

153

JollJ.Op.cit.P. 12.

154

Виноградов К. Б. Дэвид Ллойд Джордж. М., 1970. С. 165.

155

Nomicos Е. V., North R. С. Op. cit. Р. 79.

156

Игнатьев А. В. Русско-английские отношения накануне Первой мировой войны, 1908–1914. М., 1962. С. 192–193.

157

Lieven D. Russia, Europe and World War I // Critical Companion to the Russian Revolution, 1914–1921. London, 1997. P. 42.