У студёной реки. Сборник. Вячеслав Васильевич Нескоромных

их напору, уходя от прямого столкновения и оставаясь на плаву, выныривая иногда чуть ли не со дна. Изредка лодку так кидало вниз, что она продавливала воду и стукалась килем о камни дна – это было опасно – винт мог сломаться и тогда «… прощайте скалистые горы….» ‒ беспомощная лодка по воле потока будет лететь вниз, практически мало управляемая. Да и как с ней может справиться всего один человек в таком-то водовороте.

      На сей раз, все прошло удачно. Савич причалил раньше подошедших и взмокших под поклажей своих пассажиров и деланно равнодушно оглядел их. Все расселись по местам и лодка вновь пошла вверх, за тем, чтобы причалить уже на песчаном и каменистом плесе у лагеря полевой партии, расположившейся у студеной реки и на дне будущего моря-водохранилища, которое будет собрано – настанет день, огромной плотиной перегородившей Енисей.

      Весь лагерь, – десяток вместительных палаток, число которых нарастало по мере роста численности партии, навес над костровищем и длинным обеденным столом, да склад взрывчатых материалов в достаточном отдалении от палаток.

      Прибывших встретил инженер партии Виктор – средних лет студент-заочник, спортсмен-лыжник и просто хваткий и энергичный малый, который и вершил в отсутствие начальника партии Сергея Николаевича все дела. Особенно получались у Виктора дела хозяйские – тут он не упускал своего. Сергей Николаевич снова отсутствовал, как впрочем, в основном, и дела в партии шли сложившимся порядком. Правда при этом партия не выполняла план ни по горным работам, ни по добыче и вывозке нефрита, ни по геологическим маршрутам. Тем не менее, Виктор был весел, энергичен и лучился лукавой улыбкой умной, все понимающей и многое предчувствующей наперед собаки. Образ собаки подсказывало выражение лица и фигура Виктора – смотрел пристально, как бы принюхиваясь и, казалось, вот-вот начнет помахивать несуществующим хвостом. Оглядев, подбодрив Студента приветствием, и направив располагаться в лагере, Виктор подошел к Савичу и стал его что-то вкрадчиво выспрашивать, торопливо перекладывая какие-то предметы из сумки Савича к себе в мешок, снова что-то настоятельно объясняя – Савич должен был вернуться завтра поутру назад.

      – Опять что-то крамчит, ‒ вот хвост! ‒ вполголоса сказал Игнатич – пятидесятилетний сезонный рабочий, призванный в партию по зову беспокойного сердца и исстрадавшейся за зиму печени. Поздней осенью, зимой и ранней весной Игнатич работал в кочегарке в городе, в которой часто и проживал, гонимый из дому сварливой и вечно раздраженной женой. За зиму бывало выпито немало водочки, часто всяких аптечных растворов и настоек. Измученный «нарзаном» Игнатич срывался с места, собирался в дорогу и здесь вдали от цивилизации, придуманных ею магазинов и рестораций, вынужден был отдыхать, чему был в тайне несказанно рад. Организм, правда, поначалу бунтовал, но после третьей поездки Игнатича «в поле», обвыкся и смирился с резкой сменой обстановки. Здесь в партии Игнатич округлился, порозовел и смотрелся молодцом, стал нешуточно