Николай Пирогов. Страницы жизни великого хирурга. А. С. Киселев

первая поездка из Дерпта в Москву была задумана уже давно. Вместо 2 лет я пробыл 4 года в Дерпте; предстояла еще поездка за границу – еще 4 года, а старушка-мать между тем слабела, хирела, нуждалась и ждала с нетерпением. Я утешал, обещал в письмах скорое свидание, а время все шло да шло. Нельзя сказать, чтобы я писал редко. У матушки долго хранился целый пук моих писем того времени. Денег я не мог посылать, собственно, по совести, мог бы и должен бы был выслать. Квартира и отопление были казенные; стол готовый, платье в Дерпте было недорогое и прочное. Но тут явилась на сцену борьба благодарности и сыновьего долга с любознанием и любовью к науке. Почти все жалованье я расходовал на покупку книг и опыты над животными, а книги, особливо французские, да еще с атласами, стоили недешево; покупка и содержание собак и телят сильно били по карману. Но если, по тогдашнему моему образу мыслей, я обязан был жертвовать всем для науки и знания, а потому и оставлять мою старушку и сестер без материальной помощи, то зато ничего не стоившие мне письма были исполнены юношеского лиризма»[14].

      Пирогову совсем недавно минул 21 год. Он молод и горит желанием не только повидать свой родной город, где прошло его детство и юность, но, полный молодого задора и довольный своими успехами в науке, хочет «…показать себя и свое перерождение и перестроение на другой лад. Пусть-ка посмотрят на меня мои старые знакомые и родные и подивятся достигнутому мной прогрессу; пусть воочию на мне убедятся, что значит культурная западная сила».

      Денег на дорогу, конечно, не хватает, но хватает находчивости. Он предлагает разыграть среди своих товарищей лотерею, и они его поддерживают. Пирогов находит свои старые серебряные часы, пусть и не очень надежные, старый самовар, «Илиаду» в переводе Гнедича и еще несколько ненужных русских и французских книжек. Лотерея, проведенная среди добрых товарищей, решивших ему помочь, позволила собрать более сотни рублей, и с оказией Пирогов помчался в Москву, где после встречи с родными делает визиты.

      «Москва, т. е. знакомая мне среда в Москве, не могла мне не показаться другой… и вот, что прежде меня привлекало на родине, потому что известно было только с одной привлекательной стороны, то сделалось противным через сравнение, открывшее мне глаза. И пятинедельное мое пребывание в Москве ознаменовалось целым рядом стычек. Куда бы я ни появлялся, везде находил случай осмеять московские предрассудки, прогуляться на счет московской отсталости и косности, сравнять московское с прибалтийским, т. е. чисто европейским, и отдать ему явное превосходство…

      Матушку я хотел уверить, что немцы протестанты лучше, что вера их умней нашей, и как обыкновенно одна глупость рождает другую, то я, споря и горячась, перешагнул от религии к родительской и детской любви и довел любившую меня горячо старушку до слез»[15].

      Встретившись с университетским профессором Альфонским, которому он сдавал экзамен по хирургии, Пирогов стал рассказывать ему про знаменитый рефрактор в дерптской

14

Пирогов Н. И. Собр. соч. в 8 томах. – М.: Медгиз, 1962. – Т. 8. – С. 260.

15

Пирогов Н. И. Собр. соч. в 8 томах. – Т. 8. – С. 263.