Другая Элис. Элис Петерсон

год. Февраль. Мне двадцать четыре года, из них шесть лет я больна ревматоидным артритом.

      Мне становилось все хуже и хуже; я таяла на глазах моих родителей. Я стояла в списке на операцию по замене лодыжки; моя правая рука тоже нуждалась в хирургическом вмешательстве. В спальне у меня был установлен беби-фон, чтобы мама слышала мой зов. Ей приходилось делать за меня все: натягивать на меня трусы, нарезать для меня еду, поднимать меня со стула и среди ночи помогать мне дойти до туалета. Короче говоря, я забыла, что такое быть независимой.

      Я устала напрягать зрение, ожидая, когда же покажется свет в конце туннеля. Но вот у меня появилась крошечная искра надежды. Я услышала о новом лекарстве, показавшем обнадеживающие результаты в Америке. Его будут испытывать на морских свинках в городе Бат. Потом, вероятно, на добровольцах. Я молилась, чтобы меня взяли на эти клинические испытания.

      И вот я с родителями сижу в приемном покое Королевского национального госпиталя ревматических заболеваний и в сотый раз перечитываю одну и ту же страницу журнала. Я гляжу на свою правую руку: раздраженная, покрасневшая кожа. Ногти, покрытые темно-красным лаком. Но ухоженные ногти не могут скрыть опухшие, искривленные пальцы – они не дают забыть о коварной болезни, с которой я борюсь ежедневно и ежечасно.

      Папа сидел в кресле, сжимая в руке газету; с его лица не исчезало выражение скорби. Он сильно постарел.

      – Позови нас, если понадобится, мы будем тут, – проговорил он сдавленным голосом.

      Сиделка вручила мне знакомый вопросник – «Что вы могли на прошлой неделе».

      – Вы можете одеться самостоятельно, в том числе завязать шнурки и застегнуть пуговицы?

      – Открыть бумажную упаковку молока или стирального порошка?

      – Донести до рта полную чашку или стакан?

      – Встать со стула, на котором нет подлокотников?

      – Ходить в магазин и по другим своим делам?

      И так далее…

      – Зачем еще тебе открывать молоко, черт побери? – воскликнула мама, увидев, как я не могу выбрать ответ – «с большим трудом»? «не могу»?

      – Я тоже сроду не умел открывать их, эти пакеты! – добавил папа.

      – Дорогой, ты не умеешь открывать даже собачьи консервы.

      – Хотелось бы мне ответить «без труда» на все эти дурацкие вопросы, – грустно пробормотала я, все-таки остановившись на «не могу».

      – Плюнь, – пробормотал папа. Это было одним из его любимых словечек, когда он не знал, что сказать.

      Мама вернулась было к кроссворду в «Таймс», но вскоре отложила газету, сказав, что не может сосредоточиться, и протянула руку к вязанию. Это напомнило мне дни, когда я играла в теннис, и я улыбнулась. Да, тогда мы ездили по всей стране на турниры. Мама страшно нервничала, следя за моей игрой.

      – Мам, а ты помнишь тот матч в Истборне? И миссис Бетти? И Питера? Интересно, где они все сейчас?

      – А ты помнишь тот раз, когда тебя прогнали с турнира? –