Командарм. Позади Москва. Олег Таругин

но все же расслабляться не стоит. Осенью 1941-го порой и командующие армиями в бою погибали или в плену оказывались, так что зарекаться уж точно не нужно…

      Да и не в этом дело – а с чего он, собственно-то говоря, вообще решил, что подробные сведения о боевом товарище должны находиться в архиве Министерства обороны?! Витька ведь к госбезопасности относился, значит, и подробная инфа о нем должна храниться в архивах НКВД-МГБ-КГБ-ФСБ! Доступ куда Кобрин получить, скорее всего, тоже может, но исключительно через запрос к командованию академии, несмотря на все прошедшие годы и снятие грифов секретности. Смежники – они такие, всегда предпочитали свои секреты отдельно хранить. Вот только нужно ли? Настолько ли оно принципиально, чтобы генерал-лейтенанта о помощи просить? Сам ведь только что решил, что уровень командующего армией многое узнать позволяет. Пусть не о загадочной «группе «А», конечно, так хотя бы просто о самом Зыкине?

      Тьфу ты, вот он дурень, растекся мыслью по древу, а так ведь и не узнал, в КОГО он, собственно, попадет на этот раз!

      Свернув, не закрывая, файл и карту, Сергей раскрыл новый раздел и вдумчиво вчитался. Понятно. Ну что ж, более чем достойный командир, он сочтет за честь повоевать вместе с ним. Ага, именно так: «вместе». Говорить, даже про себя, «вместо него» Сергей с некоторых пор считал… ну, не этичным, что ли? Потому вот именно что «вместе». А то, что реципиент погиб, прорываясь из окружения, пожалуй, даже и лучше: теперь у Кобрина появляется серьезный шанс подарить человеку новую жизнь и новые возможности еще не раз оказаться полезным Родине…

      Глава 3

      Район Вязьмы, 10 октября 1941 года

      Такого выхода из слияния с разумом реципиента у Кобрина еще не было. Едва успев ощутить себя командующим 24-й армией генерал-майором Константином Ивановичем Ракутиным, Сергей оказался сброшен с кровати могучим пинком ударной волны. Судя по всему, авиабомба рванула метрах в двадцати от избы, где он расположился на ночлег: стена спрессованного воздуха вышибла окна вместе с рамами и прокатилась по комнате. На спину – повезло, что реципиент спал не раздеваясь, командирская гимнастерка плотной ткани и исподняя рубаха защитили кожу – сыпанули осколки стекол, в паре метров грохнулся опрокинутый буфет, в глубине которого тоже что-то со звоном разбилось. Комната быстро заполнилась удушливым дымом.

      С похвальной быстротой осознав, кто он и где находится, Кобрин перекатился под попавшую под удар стену – чисто автоматически, на одних рефлексах, хрен пойми чьих, то ли его собственных, то ли Константина Ивановича. Скорее, все-таки его: Ракутин, хоть и участвовал в Гражданской и Финской войнах, вряд ли попадал под внезапную бомбежку. Под локтями и коленями неприятно хрустело битое стекло, несколько раз кожу дернуло короткой болью, порезался все-таки. А вот любопытно, это командованием специально так задумано или некая накладка вышла? Наверняка второе: в прошлые разы ничего подобного не наблюдалось. Да и какой смысл? Роднин ведь,