2028, или Одиссея Чёрной Дыры. Вадим Игоревич Демидов

атета и гипотенуза. Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, вспомнилось Маше без особой пользы. Она догнала его и зашагала рядом.

      – Ну кто мне еще об отце расскажет? Я была у Кривулина, у Сурмина. И все перенаправляли к вам. Ведь вы с ним дружили…

      Свекольников притормозил.

      Не глядя на Машу, усмехнулся:

      – У Кривули она была… И у Бородавки… Нашла кого расспрашивать. Это ж шестерки Волчка. У них в мозгу дыры с мой кулак.

      – Петр Михайлович… Я даже не знаю, жив ли отец.

      Тот замотал головой. Прибавил шаг.

      – Чего не знаю, того не знаю. Хотя небеса ему, похоже, намерили семь жизней. На моих глазах он одну потерял. Другой бы как миленький скопытился, а Витя только задумался на минутку, не пора ли менять платформу, отряхнулся, да и назад, в солнечный мир, вернулся. Не пора, значит.

      Прошли метров десять молча.

      – Ненавижу вспоминать Черную Дыру. Что ни день, как камень.

      – А у вас какая была статья?

      – Та же самая, что у отца вашего. Очернительство и оскорбление чувств… У многих тогда вырос вот здесь, около щитовидки, – Свекольников показал где, – новый орган, что слишком остро реагировал на оскорбление…

      Он сплюнул. На землю легла густая белая субстанция, похожая на птичий помет.

      – …Оскорбление разных чувств – религиозных, патриотических, верноподданнических. Люди жадно всматривались в пристальные глаза телевизора, которые им указывали, на что оскорбляться. И тогда этот орган в зобу раздувался, как у пеликанов. Если репрессии применяются в интересах общества, это нормально – так тогда говорили. В первую волну посадок мы с Витей и попали.

      – С отцом… – Маша обрадовалась, что Свекольников разговорился.

      – В судах стали разбирать принципиально непроверяемую область – человеческие чувства. Вещество субъективное. Видимо, в какой-то палате весов и мер должен был находиться эталон нормы того человеческого рецептора, что отвечает за оскорбление. Вот только толщина кожи у всех разная. Один оскорблялся, если при нем кто-то Крым украинским называл, другого оскорбляла фотография Мика Джаггера на чьей-то футболке. Нелепейшие статьи, в общем.

      – Кем вы тогда работали?

      – Старшим редактором портала «ВЛоб». Даже не портал – так, портальчик. Философско-аналитический. У нас, кстати, и с посещениями было не ахти. Тыщонка в день, не более. И рекламы собирали с гулькин хлястик. Но кто должен был, нас заметил.

      – Это уж после убийства Немцова?

      Свекольников посмотрел на Машу как на дуру. Шумно втянул носом воздух.

      – Я вам рассказываю про время Черной Дыры. С убийства Немцова тогда уже года три минуло. Или даже больше.

      Он вновь сплюнул белую слюну.

      – Хотя в чем-то вы правы, – сказал он примирительно. – Убийство Немцова послужило катализатором перемен к худшему. Как говорится, расчесали.

      – Я знаю лишь, что отца за его сочинения посадили.

      – Так его роман «Щит уповающим» я еще до суда читал и даже небольшую рецензюшку у себя успел тиснуть. В целом хвалебную. Определяя жанр романа, все время срывался с одного на другое: роман-гротеск, роман-фэнтези, фарс, предсказание… Потом я понял, это был Витин отчаянный крик души. Масштаб стал виден гораздо позже. Гораздо…

      Они подошли к крыльцу. Свекольников зарылся в карманах, перегибаясь, как тонконогая птица. Вытащил грязную скомканную тысячу, на которую летом 2028 года, что стояло на дворе, и пирожка с повидлом нельзя было купить, еще какое-то колесико, какую-то мятую квитанцию – и только тогда достал гибкий смарт-ключ.

      Не успел Свекольников поднести ключ к двери, как замигал чип в его ладони. Петр Михайлович полоснул ногтем по линии жизни – ладонь окрасилась ярко-голубым и чип заговорил женским голосом: «Хотите денег? У нас они есть всегда! Займы, кредиты, инвестиции…» Свекольников, легко хлопнув по ладони, отрубил связь.

      – Ну дела… До Черной Дыры не знали, как от спама избавиться. А он и сегодня никуда не делся. Вот и мы, люди, для мироздания спам. Судьба нас гнобит, закрывает входы и выходы – а мы сквозь щели просачиваемся. Просто спам.

      На пороге он остановился.

      – Если б вы знали, как не охота выгребать все это из памяти…

      Маша нарисовала на лице заискивающую мину.

      – Ну, пожалуйста-пожалуйста… Я проделала такой длинный…

      – Даже не представляете, – Свекольников перебил. – У меня в голове несколько нобелевских тем лежит, но я их не трогаю. Боюсь, начну писать – с инфарктом слягу.

      Он резким движением распахнул дверь.

      – Ладно, проходите.

      Маша повесила куртку на крючок.

      – Что это у вас? – схватил Петр руку Маши, там чернели две буквы «ВЛ». – И вас успели оклеймить?

      Маша коснулась пальцами букв.

      – У вас разве такого нет? Нас всех классом водили…

      Когда отца посадили, Маше исполнилось