Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть четвертая. Александр Дюма

этот смешной, бесчестный заговор, чтобы так безрассудно посмеяться над вашим величеством?

      – Боже мой, это совсем не смешно и не бесчестно, – возразил король, – это даже не заговор, просто довольно забавная шутка, и больше ничего.

      – О! – в отчаянии прошептала Лавальер. – Король мне не верит! Король не хочет мне верить!

      – Да, не хочу.

      – Боже! Боже!

      – Послушайте, что может быть естественнее? Представлю себя на вашем месте. Вот король идет за мной следом, подслушивает меня, подстерегает; король, может быть, хочет позабавиться надо мной; ну что же, а мы позабавимся над ним. И так как у короля есть сердце, уколем его в сердце.

      Лавальер закрыла лицо руками, заглушая рыдания.

      Людовик безжалостно продолжал говорить, вымещая на бедной жертве все, что он вытерпел сам:

      – Придумаем же басню, скажем, что я люблю его, что я остановила на нем свой выбор. Король так наивен и так самонадеян, что поверит мне; тогда мы повсюду разболтаем об этой наивности короля и посмеемся над ним.

      – О, – вскричала Лавальер, – думать так… это ужасно!

      – Это еще не все, – продолжал король. – Если этот надменный король примет шутку всерьез, если он неосторожно выразит при других что-либо похожее на радость, вот тогда-то мы унизим его перед всем двором; то-то будет приятно рассказать об этом возлюбленному! Похождение государя, одураченного лукавой девушкой, – чем не приданое для будущего мужа!

      – Государь, – воскликнула в полном отчаянии Лавальер, – ни слова больше, умоляю вас! Разве вы не видите, что вы убиваете меня!

      – О, это, возможно, была тонкая шутка, – прошептал король, уже начавший немного смягчаться.

      Лавальер внезапно рухнула на колени, сильно ударившись о паркет.

      – Государь, – молила она, ломая руки, – я предпочитаю позор предательству!

      – Что вы делаете? – спросил король, но не шевельнул пальцем, чтобы поднять девушку.

      – Государь, когда я пожертвую ради вас своей честью и своей жизнью, вы, может быть, поверите моей искренности. Рассказ, который вы слышали у принцессы, – ложь; а то, что я сказала под дубом…

      – Ну?

      – Только это и было правдой.

      – Сударыня! – воскликнул король.

      – Государь! – продолжала Лавальер, увлекаемая своим неистово пылким чувством. – Государь, если бы даже мне пришлось умереть от стыда на этом месте, я твердила бы до потери голоса: я повторяла бы, что люблю вас… я действительно люблю вас!

      – Вы?!

      – Я вас люблю, государь, с того дня, как я вас увидела, с той минуты, как там, в Блуа, где я томилась, ваш царственный взгляд, лучезарный и животворящий, упал на меня. Я вас люблю, государь! Я знаю: бедная девушка, любящая своего короля и признающаяся ему в этом, совершает оскорбление величества. Накажите меня за эту дерзость, презирайте за безрассудство, но никогда не говорите, никогда не думайте, что я посмеялась над вами, что я предала вас! Во мне течет кровь, верная королям, государь; и я люблю… люблю моего короля!.. Ах, я умираю!

      И, лишившись сил, задыхаясь, она упала как подкошенная, подобно цветку, срезанному