Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть четвертая. Александр Дюма

ей с изяществом, которое было отличительной чертой выдающихся людей той эпохи, а нынче стало совершенно непонятным, даже на портретах, где эти люди изображены как живые.

      На церемонное приветствие Фуке Лавальер ответила реверансом пансионерки и предложила суперинтенданту сесть.

      Но Фуке с поклоном ответил:

      – Я не сяду, мадемуазель, пока вы не простите меня.

      – За что же, боже мой?

      Фуке устремил на лицо молодой девушки свой проницательный взгляд, но увидел на нем только самое простодушное изумление.

      – Я вижу, сударыня, что вы так же великодушны, как и умны, и читаю в ваших глазах испрашиваемое мной прощение. Но мне мало прощения на словах, предупреждаю вас; мне нужно, чтобы меня простили ваши сердце и разум.

      – Клянусь вам, сударь, – растерялась Лавальер, – я вас совершенно не понимаю.

      – Это новое проявление вашей деликатности пленяет меня, – отвечал Фуке, – я вижу, что вы не хотите заставить меня краснеть.

      – Краснеть? Краснеть передо мной? Но скажите же, отчего вам краснеть?

      – Неужели я ошибаюсь, – спросил Фуке, – и мой поступок, к счастью, не оскорбил вас?

      Лавальер пожала плечами.

      – Сударь, вы в самом деле говорите загадками, и я, по-видимому, слишком невежественна, чтобы понимать их.

      – Хорошо, – согласился Фуке, – не буду настаивать. Только, умоляю вас, скажите мне, что я могу рассчитывать на ваше полное и безусловное прощение.

      – Сударь, – сказала Лавальер уже с некоторым нетерпением, – я могу ответить вам только одно и надеюсь, что мой ответ удовлетворит вас. Если бы я знала вашу вину передо мной, я простила бы вас. Тем более вы поймете, что, не зная этой вины…

      Фуке закусил губы, как это обычно делал Арамис.

      – Значит, – продолжал он, – я могу надеяться, что, невзирая на случившееся, мы останемся в добрых отношениях и что вы любезно соглашаетесь верить в мою почтительную дружбу?

      Лавальер показалось, что она начинает что-то понимать.

      «О, – подумала она, – я не могла бы поверить, что господин Фуке с такой жадностью будет искать источника новоявленной благосклонности».

      И сказала вслух:

      – В вашу дружбу, сударь? Вы мне предлагаете вашу дружбу? Но, право, это для меня большая честь и вы слишком любезны.

      – Я знаю, сударыня, – отвечал Фуке, – что дружба господина может показаться более блестящей и более желательной, чем дружба слуги; но могу вас заверить, что и слуга будет вам так же предан, так же верен и совершенно бескорыстен.

      Лавальер поклонилась; она уловила в голосе суперинтенданта искренность и неподдельную преданность. Она протянула Фуке руку.

      – Я вам верю, – улыбнулась она.

      Фуке крепко пожал руку девушки.

      – В таком случае, – продолжил он, – отдайте мне это несчастное письмо.

      – Какое письмо? – удивилась Лавальер.

      Фуке снова устремил на нее свой испытующий взгляд. То же наивное, то же простодушное выражение лица.

      – После столь искреннего