Ожог. Александра Арно

вода, тонкая металлическая ручка до боли впивалась в пальцы, примерзала к и без того израненной коже. Из потрескавшихся губ сочилась кровь. Лиля слизывала её, ощущая металлический привкус на языке.

      Завыла протяжно сирена, ожил репродуктор на столбе.

      – Говорит Ленинград! Воздушная тревога! Воздушная тревога! Всем гражданам укрыться в бомбоубежищах, движение прекратить! Воздушная тревога!

      Метроном перешёл на частый тревожный перестук. Небо загудело металлическим голосом, завибрировало, затряслось, надсадно закашляли пушки, и на Ленинград посыпались бомбы и снаряды. Лиля прижалась спиной к стене здания и замерла, сжимая ручку бидона. А люди всё так же брели мимо, еле-еле переставляя ноги – если в начале блокады они ещё прятались в подвалах, то теперь давно уже никого не волновали немецкие налёты. Ну и пусть. Убьёт бомбой – так оно, может, и лучше.

      «Тук-тук, тук-тук, тук-тук», – призывно стучал метроном. Высоким трубным голосом плакала сирена. Воздушная тревога! Воздушная тревога! Немцы над городом! И никому нет до этого дела. Потому что реальность давно не существует, она растворилась в тяжёлом голодном мареве. Есть только смерть. А разницы, от чего она наступит – нет.

      И она, Лиля, может быть, умрёт – вот прямо тут, у стены, как тот человек с хлебной карточкой. И тоже будет стоять тут и смотреть заледеневшими глазами на ползущих мимо людей. И до неё тоже никому не будет дела. А потом её заберёт похоронная бригада, бросит труп в кузов грязной полуторки и повезёт в морг, где её выгрузят в общую кучу других таких же мёртвых ледышек. И если повезёт, то позже похоронят.

      На этот раз долго истязать город огнём немцы не стали, и вскоре всё стихло. Лиля кое-как стряхнула с плеч обсыпавшуюся со стены здания мелкую кирпичную крошку, сильнее сжала пальцами ручку бидона. Дел ещё невпроворот, а эти нелюди бомбить вздумали – так не вовремя! Ей ещё мебель рубить, печку топить, воду греть… и хлеб надо пойти выкупить. Если, конечно, в дом бомба не угодила.

      Но он стоял целёхонек. На ступенях парадной сидела маленькая мёртвая девочка, подпирая спиной тяжёлую дверь. Лиля еле-еле, с грехом пополам взобралась по лестнице на свой второй этаж, перевела дух, вошла в квартиру и сразу свернула в жилую комнату. Кухню и вторую комнату они давно забросили, и там теперь царствовала блокадная зима – отапливать всю квартиру не хватило бы дров. Лиля просто плотно затворила двери, чтобы по узкому коридорчику и прихожей не гулял ветер.