Крест командора. Александр Кердан

юности любили петь на два голоса. Он с надеждой обратился к Шпанбергу:

      – Господин капитан, вы должны знать эту балладу… Это привет с нашей далекой родины… – и, не дожидаясь ответа, запел высоким, молодым и красивым голосом:

      Силен был Дидрик, груб и смел,

      А жил он возле Берна,

      И триста родичей имел,

      Я говорю вам верно.

      А бились мы в Ютландии…

      Анна Матвеевна, уловив знакомую мелодию, ударила по клавишам пухлыми пальцами, извлекая звук из старинного инструмента. Демонстрируя свою красоту, она выгнула стан, откинула назад голову с тяжёлыми золотистыми косами, уложенными венцом. На лице её блуждала полуулыбка, а взгляд был мечтательно устремлен вверх. Однако гости сейчас смотрели не на неё, а на Беринга.

      – Ira facit versus[26], – пробормотал граф Головин пришедшую на ум латинскую фразу и залпом выпил свою рюмку.

      Шпанберг подхватил песню. Пел старательно, низким голосом. Его некрасивое лицо вытянулось ещё больше, стало ещё некрасивей, но обычно бесцветные, какие-то рыбьи глаза приобрели живой оттенок:

      Мы весь завоевали свет,

      Теперь земли нам хватит,

      Но Хольгер Датский, наш сосед,

      Ещё нам дань не платит.

      Вперёд отправили послов,

      Пусть платят дань датчане,

      А нет, так пусть, без лишних слов,

      Спешат на поле брани…

      Головин подумал, как отличается от Шпанберга облик капитан-командора. Чело Беринга, увлеченного пением, разгладилось, седые брови, обычно сурово сведённые у переносицы, приподнялись наверх, и грубоватые черты его лица прояснились. Он – словно помолодел: «А ведь Берингу, почитай, шестой десяток идёт! Справится ли он с тяжелейшей задачей? Выдюжит ли?.. Пожалуй, что да… Лишь бы не подкачали те, кто определён командору в помощники…»

      Песня захватила всех. Уже и Свен Ваксель, старательно подражая Берингу, выводил её слова. Встроил в хор поющих свой бархатистый тембр шурин командора Бенедикт, и даже не умеющий петь адмирал Сандерс отбивал такт ладонью по столу.

      Рубились воины три дня,

      Пришельцев много пало —

      Ни шагу датская броня

      Врагам ни уступала.

      Остыл недавней битвы жар,

      Но кровь бежит потоком,

      И солнце сквозь кровавый пар

      Глядит багровым оком…

      В окна приветливо заглядывало июньское бессонное солнце. На подоконниках по-домашнему уютно цвели настурции и герань. Торжественно и печально лились звуки клавикордов, звучали слова баллады, объединяя собравшихся. И казалось, что ни протяжной песне, ни этому единодушию не будет конца…

      Глава четвертая

1

      Ружейными выстрелами лопаются на морозе промерзшие стволы кедров и елей. Закуржавленными макушками подпирают они серое сукно небесного свода. Скрипят, заунывно постанывают полозья саней. То там, то тут, разрывая эти монотонные звуки, сухо щелкают кнуты. Закутанные в долгополые нагольные тулупы возчики угрюмо подгоняют заиндевелых, дышащих

26

Ira facit versus – гнев порождает стих (лат.).