Армагеддон. 1453. Крис Хамфрис

ожидавшим слугам и поднял руки. – И, Хамза… – Он махнул рукой в сторону стола, сплошь покрытого свитками пергамента. – Еще раз.

      Хамзе даже не требовалось смотреть в документы, все факты уже отпечатались у него в голове. Однако было нечто успокаивающее в рукописных строках, списках войск, расположении кораблей, подписанных договорах. И сейчас, пока Мехмеда одевали, Хамза мерным голосом перечислял все это.

      Он еще не дошел до конца, когда Мехмед остановил его одним словом:

      – Посмотри.

      Хамза посмотрел. Оценил. Кивнул.

      Они долго спорили о том, что́ Мехмед должен надеть в этот день. Подчеркнуть положение султана, но не поставить себя слишком высоко над теми, чья служба ему нужна. Напомнить им, что он, пусть и молод, – опытный солдат, истинный сын воинственного народа. Что он – тот, кем назвал себя: гази, воин веры, поднявший стяг Пророка в джихаде, начатом восемьсот лет назад.

      Мехмед был мускулистым – результат многих лет обучения с оружием и на борцовском полу. Его доспехи подчеркивали мускулатуру – кольчужная рубаха, приподнятая на плечах мягкой подбивкой, слегка выпуклые нагрудные пластины. Все явно было старым, с заметными вмятинами, но отполированным до блеска, ослепительного на солнце. Только шлем был парадным, хотя и простым, в форме тюрбана – такой носили все конные воины-сипахи – с кольчужной бармицей для защиты шеи. Выкованным из серебра. И на его поверхности виднелась гравировка арабской вязью, известный хадис Мухаммеда: «Я помогу вам тысячью ангелов, следующих друг за другом».

      Хамза подошел к Мехмеду. Высокий, он чувствовал себя карликом перед этой сияющей броней. Именно так ему и хотелось себя чувствовать, именно так, надеялся он, будут чувствовать себя все.

      – А ваш меч, повелитель? – спросил он. – Что вы решили?

      Мехмед протянул руку, и оружейник вложил в нее клинок. Мехмед на ширину ладони вытянул меч из потертых ножен, на солнце блеснула сталь.

      – Я знаю, что мы обсуждали, – новый меч, чтобы они видели нового вождя, а не… – ответил он, потом помешкал и продолжил: – Малоспособного сына своего отца.

      Он полностью обнажил меч, отступил и встал в боевую стойку, – свободная рука вытянута вперед, изогнутый меч отведен назад и поднят.

      – Но люди, которых мы хотим убедить, видели, как этот меч вспорол ряды крестоносцев в Варне, видели, как он скашивал сам воздух на поле Черных Дроздов.

      Султан шагнул назад и описал мечом широкую дугу – высоко, но людям все же пришлось пригнуться.

      – Я решил, что в этот день не помешает толика памяти о моем отце-воине.

      «Она не помешает мне, кто любил его, – подумал Хамза, – но что с теми, кто нет?» И все же, поразмыслив, он понимал, что выбор верен. Мурад был одним из величайших воинов, порожденных Османским домом. Он почти всегда побеждал.

      Мехмед разрубил воздух клинком:

      – Так что ты думаешь, Хамза? Разве я не Ахилл?

      Хамза кивнул. Его повелитель считал текст «Илиады» едва ли не равным святейшей из всех книг. Ахилл, бесстрашный, безжалостный, величайший воин, был