Гептамерон. Том 2. День четвертый – День восьмой. Маргарита Наваррская

вас, благородные дамы, если Господь ниспошлет вам таких мужей, не отчаивайтесь до тех пор, пока не испробуете всех возможных средств для их вразумления. Ведь в сутках двадцать четыре часа, и за это время человек может перемениться. Женщина же должна чувствовать себя счастливее, когда завоюет сердце мужа терпеливым и длительным ожиданием, чем тогда, когда судьба или родители сыщут ей такого, который будет самим совершенством.

      – Вот пример, которому должны следовать замужние женщины,  – сказала Уазиль.

      – Пусть ему следует кто хочет,  – возразила Парламанта,  – но что до меня, то я была бы неспособна столько времени терпеть. Ибо, хотя терпение и является всегда добродетелью, к которой надо стремиться, я считаю, что в супружеской жизни это порождает вражду, потому что человек, терпящий оскорбление от себе подобного, вынужден бывает все больше от него отчуждаться, а отчуждаясь – начинает презирать того, кто нанес ему эту обиду. Презрение же это понемногу съедает и самое любовь, ибо любить можно только то, что ты уважаешь.

      – Но может случиться и так,  – сказала Эннасюита,  – что женщине нетерпеливой достанется муж очень лютый и вместо терпения она обретет с ним одно только горе.

      – А что же еще мог сделать муж, кроме того, о чем нам только что рассказали? – спросила Парламанта.

      – Что он мог бы сделать? – воскликнула Эннасюита.  – Да он мог отколотить жену, положить ее спать на кушетку*, а в постель к себе взять любовницу.

      – По-моему,  – сказала Парламанта,  – для женщины порядочной тягостнее всего не то, что муж изобьет ее в гневе, а то, что он ее оставляет, предпочитая ей женщину, которая ее не стоит. А после того, как она перенесет это горе, она, конечно, больше уже не будет так сокрушаться, что бы муж ее ни сотворил. К тому же из слышанного нами рассказа явствует, что женщина эта особенно старалась спасти детей, и этому можно поверить.

      – Вы, значит, думаете, что для того, чтобы поджечь постель, в которой спал ее муж, понадобилось много терпения! – воскликнула Номерфида.

      – Да,  – ответила Лонгарина,  – ведь как только она увидела дым, она его разбудила. В этом-то и заключалась ее самая большая ошибка,  – таких мужей надо превращать в золу, чтобы потом стирать этой золой белье.

      – Вы жестоки, Лонгарина,  – сказала Уазиль,  – но ведь сами-то вы так не поступили со своим мужем?

      – Нет,  – ответила Лонгарина,  – слава богу, он не дал мне к этому повода,  – жалеть мужа я буду всю жизнь, а жаловаться мне на него не за что.

      – А если бы он относился к вам так, как тот, о ком вы только что слышали,  – спросила Номерфида,  – как бы вы тогда поступили?

      – Я так его любила,  – ответила Лонгарина,  – что, случись это, я, вероятно, убила бы его, а потом и себя, мне было бы приятнее умереть после такого отмщения, чем жить в мире с человеком, который этот мир так постыдно нарушил.

      – Получается, что все вы любите ваших мужей только для самих себя,  – сказал Иркан.  –