Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье. Сергей Александрович Менжерицкий

девица в лыжной куртке и яркой шапочке цветов американского флага. К груди она прижимает картонную папку-скоросшиватель и записную книжку с воинственно торчащей авторучкой. Встав перед Крыловым, она испытующе заглядывает ему в глаза:

      – Как вы относитесь к инициативе Ельцина-Попова-Афанасьева об отмене шестой статьи конституции и проведении в стране по-настоящему честных, свободных и демократических выборов?

      – Прекрасно.

      – Тогда распишитесь вот тут…

      Девица раскрывает скоросшиватель и, трижды подышав на авторучку, протягивает её Крылову. Он расписывается.

      – И последний вопрос: сдать-снять ничего не желаете? Квартиру, комнату? Дачку в ближнем Подмосковье? За эс-ка-вэ!!!

      Крылов вдруг замечает Буртина. Тот переходит улицу со стороны зоопарка – как всегда медленно, косолапо и держа на отлёте дымящуюся "беломорину".

      – Так вам не требуется? Сдать-снять?

      – Нет.

      Во всей этой истории с Мексикой для Крылова существовали две загадки. Даже не загадки, а – тайны, покрытые мраком. Первой было то, что для поездки выбрали именно его. Ведь он, чёрт побери, не давал для этого ни малейшего повода! Он не был членом комсомольского актива, не особо участвовал в общественной жизни и не претендовал на красный диплом. То есть учился он, конечно, сносно, прогуливал умеренно, академических задолженностей не имел, стипендии не лишался, на семинарах толкал вполне разумные речи – но только и всего, славяне, только и всего! И разве этого достаточно, чтобы заслать человека в такую даль? И не просто – в даль, а в страну, граничащую с осиным гнездом мирового капитала, как любил говаривать про Америку их завкафедрой марксизма-ленинизма профессор Мальков…

      Ну, а тайной номер два, естественно, был Буртин: низкорослый и грузноватый бородач, одетый в вечно мятые брюки, просторные свитеры-самовязы и смахивающий из-за этого на сильно одичавшего геолога-тундровика. Про которого Крылову было известно лишь, что родом он из какой-то провинциальной глухомани, что в институт он поступил лет в тридцать, уже будучи человеком глубоко семейным и имея в творческом багаже лишь тонкий сборничек лирических стихов. То есть, по всем крыловским ощущениям, был ещё более сомнительным кандидатом для столь политически ответственного путешествия, чем он сам. Именно поэтому Крылов, ещё осенью фотографируясь на загранпаспорт, был искренне убеждён, что через какое-то время его вновь вызовут в деканат и вежливо объявят, что – пардон, конечно! – но случилась накладка и что в Мексику, естественно, летит не он с Буртиным, а проверенные кадры из комитета комсомола. Но расстраиваться, разумеется, не стоит, поскольку ближе к лету может наклюнуться интересная поездочка на орловщину…

      Буртин аккуратно ввинчивает недокуренную "беломорину" в папиросную коробку, убирает её в карман и лишь затем протягивает руку.

      – Буэнос диас.

      – В смысле?

      – "Буэнос диас" – по-испански "добрый день". А "буэнос ночес", соответственно – добрый вечер.

      – Откуда