Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. Часть 1. Мигель де Сервантес Сааведра

несмотря на муки, как и прежде,

      Себе не властен отказать в надежде,

      Хоть верить ей давно уже страшусь,

      И – чтоб терзать себя еще сильнее —

      Расстаться с нею через силу тщусь.

      Разумно ли питать одновременно

      Страх и надежду? Можно ли теперь,

      Когда ясней, чем солнце в день погожий,

      Сквозь рану в сердце мне видна измена,

      Не отворить отчаянию дверь?

      И не постыдно ль, униженья множа,

      Все вновь и вновь баюкать разум ложью,

      Коль нет сомненья, что отвергнут я,

      Что страх владеет мной не беспричинно

      И что лишь затянувшейся кончиной

      Становится отныне жизнь моя?

      О ревность и презренье, два злодея,

      Чью тиранию свергнуть я не смею!

      Веревку иль кинжал молю мне дать,

      И пусть я больше не увижу света!

      Уж лучше это, чем опять страдать.

      Мне тяжко умирать и жить постыло,

      Я понимаю, что гублю себя,

      Но гибели избегнуть не желаю.

      Однако даже на краю могилы

      Я верю в то, что счастлив был, любя:

      Что только страсть, мучительница злая,

      Нам на земле дарит блаженство рая;

      Что девушки прекрасней нет нигде,

      Чем ты, о недруг мой непримиримый;

      Что прав Амур, судья непогрешимый,

      И сам я виноват в своей беде.

      С такою верой я свершу до срока

      Тот путь, которым к смерти недалекой

      Меня твое презрение ведет,

      И дух мой, благ земных не алча боле,

      Из сей юдоли навсегда уйдет.

      Твоя несправедливость подтверждает,

      Насколько прав я был, неправый суд

      Верша над бытием своим напрасным;

      Но за нее тебя не осуждает

      Тот, чьи останки скоро здесь найдут:

      Счастливым он умрет, хоть жил несчастным.

      И я прошу, чтоб надо мной, безгласным,

      Из дивных глаз ты не струила слез,

      С притворным сожаленьем не рыдала —

      Не нужно мне награды запоздалой

      За все, что в жертву я тебе принес.

      Нет, улыбнись и докажи наглядно,

      Сколь смерть моя душе твоей отрадна,

      Хоть этим ты не удивишь людей:

      Давно все знают, что тебе охота,

      Чтоб с жизнью счеты свел я поскорей.

      Пусть Иксион,[134] на колесе распятый,

      Сизиф,[135] катящий тяжкий камень свой,

      Сонм Данаид, работой бесполезной

      Наказанный за грех, Тантал[136] проклятый,

      Томимый вечной жаждой над водой,

      И Титий,[137] в чью утробу клюв железный

      Вонзает коршун, – пусть из черной бездны

      Они восстанут с воплем на устах

      И (коль достоин грешник этой чести)

      К могиле провожать пойдут все вместе

      Мой даже в саван не одетый прах.

      И пусть подхватит скорбные их стоны

      Страж

134

Иксион (миф.) – фессалийский царь, пожелавший овладеть Юноной; Юпитер подменил ее облаком, а Иксиона осудил вечно вращаться в подземном царстве на огненном колесе.

135

Сизиф (миф.) – основатель и царь Коринфа. За обманы и предательства он был осужден богами на тяжелый и бесцельный труд: вечно вкатывать на гору неизменно скатывающуюся обратно каменную глыбу.

136

Тантал (миф.) – царь Фригии, осужденный за разглашение божественной тайны томиться в подземном царстве вечным голодом и вечной жаждой.

137

Титий (миф.) – великан с острова Эвбея, который за покушение на честь матери Аполлона – Латоны был низвергнут в подземное царство, где коршуны терзали его печень.