Луна с правой стороны или необыкновенная любовь (сборник). Сергей Малашкин

желал её захватить в пальцы и так сжать, чтобы она никому не досталась, а только ему одному. Увидав его, мама и бабушка страшно заголосили, а мне было ни чуточки его не жаль, и плакать совершенно не хотелось. Лишь только было неприятно на него смотреть: он, ползая по земле, походил на большую рыжую лягушку и всё время, показывая жёлтые зубы, открывал жадно рот, пучил на мужиков мутные глаза, хрипел что-то непонятное. – За что вы его? – закричала исступленно бабушка и стала на колени перед сыном. – За что? Что он вам сделал плохого? – Мужики, стоявшие всё время хмуро и молчаливо, от слов бабушки всколыхнулись, загалдели: – Ты что, старая, зяпаешь понапрасну. Скажи, кто его трогал? Никто. – А один мужик, рыжий Вавила, у которого отец скупил всё – и надел, и поместье – подошёл к бабушке, передразнил её, скорчив страшно рожу: – Что он вам сделал плохого? Подумаешь! А ты, старая ведьма, нам скажи, много ли он хорошего-то сделал? С меня он, твой сынок-то, вот крест снял, а с других не одну шкуру спустил. А ты – что он сделал плохого? Удавить его надо было бы, такого дьявола. Да, к счастью, кондрашка хватил, не допустил нас до этого греха. – Убили! Убили! – визжала бабушка, призывая кого-то на помощь. Мама только охала как наседка, растерявшая своих цыплят, вертелась между мужиков и упрашивала их перенести отца в дом. Бабушка всё визжала: – Убили! Убили! – К ней подошёл работник Аким, взял её за плечо, нагнулся, положил рот почти на самое её ухо и нарочно громко заорал: – Вот кто его, бабушка, убил-то! – и показал рукой на раствор лавки, на котором белел большой лист бумаги. Бабушка вскинула голову: – Кто? Где он? – и, остро вглядываясь вперёд, побежала к раствору, а когда подошла, снова завертелась: – Кто? Где он? – и только тогда она остановилась, когда Аким показал ей на декрет и ткнул в него пальцем, да так, что даже прорвал ногтем. За то, что он прорвал декрет, мужики его чуть-чуть не избили, да он и сам страшно перепугался и бросился его перед глазами бабушки разглаживать. А бабушка таращила на декрет глаза, приговаривала, ничего не понимая. Даже не поняла и тогда, когда ей громко прочитал Аким. А прочитал он ей „Декрет о земле“. – Грабители! Разбойники! – кричала бабушка и побежала за отцом, которого понесли в дом. А когда отца унесли в дом, рыжий мужик Вавила подморгнул мужикам, показал хитрыми, похожими на снятое молоко, глазами на бабушку, которая была к нему спиной, и проговорил: – Всё поняла! Ишь, орёт, чертовка: ограбили, ограбили!

      Ограбишь тебя. Мы ещё не начинали грабить-то, а твой сынок двадцать лет грабил, но мы не орали так, как ты, старая карга! – Мужики громко смеялись, а Вавила, размахивая руками, кричал:  – Мы хорошо знали, что всей России скоро будет переэкзаменовка, а она ещё хрундубачит…

      Долго галдели мужики около дома, а когда они разошлись, я тоже прочла декрет о земле и хорошо его поняла, также поняла, что скупленную отцом у бедных мужиков землю отберут мужики обратно, особенно хутор. Отца никто из мужиков не трогал, на него подействовал очень сильно декрет, так что, когда он на него взглянул и стал было