Слуга государев. Олег Рясков

не в духе. Тому причиной эта дуэль. Право, Ваше высочество, развлекались бы вы пьесами или иными шалостями…

      Взглянув в сторону портрета, он продолжил:

      – Вы бы знали, чего стоило мне упросить Его величество не доводить дело до открытого процесса. Подумать только, в секундантах – сам герцог Орлеанский, принц крови! А Вы? – повернулся он к де Гишу.

      – Я? – Де Гиш поднял испуганные глаза на секретаря.

      – Да, Вы, сударь мой! Король не скоро простит Вам подобное поведение. Кстати, этот раненный…один из дуэлянтов, де Ла Буш, кажется, он же ваш приятель? Соблаговолите передать ему послание короля!

      Филипп подошел к краю ширмы и вопросительно посмотрел на Людовика. Тот, не прерывая позирования, лишь утвердительно кивнул. Секретарь понял, что аудиенция закончена.

      Выйдя из зала, герцог облегченно вздохнул и неторопливо направился к выходу. Придворные, толпившиеся в анфиладе парадных комнат, смотрели на него и де Гиша с плохо скрываемым интересом. Внезапно раздался легкий ропот, и придворные переключились на кого-то в противоположном углу приемной. К королю гвардейцы вели Де Брезе. Он был бледен, и тем не менее, шел твердым шагом. Приблизившись к Герцогу Орлеанскому и его спутнику, он отвесил им учтивый поклон. Герцог, не ответив прошел мимо, что так же вызвало негромкий ропот среди придворных. Однако он быстро стих: в дверях королевского кабинета показался Филипп и обратился к Де Брезе:

      – Король ждет Вас, шевалье!

      Глава седьмая

      Большим кабинетом Людовику служил Салон Войны. Живописные медальоны и росписи придворного художника Шарля Лебрена, расположенные на потолках и сводах, прославляли Его Величество, отождествляя царственный образ с героями античной мифологии. Аллегорические композиции были посвящены военным победам Людовика XIV, и декор Салона Войны состоял в основном из воинских атрибутов. По мнению художника, занимавшегося оформлением интерьера, эти росписи должны были помогать Королю-Солнцу при принятии судьбоносных решений, вселяя уверенность в несгибаемых силах Франции, ну и, вероятно, подавлять волю инакомыслящих. Так или иначе, грозные символы войны на Шарля Де Брезе особого впечатления не произвели. Правда, виной тому, скорее всего, были раны и отуманенное лихорадкой сознание. Когда он вошел в кабинет и учтиво поклонился, Людовик уже закончил сеанс позирования:

      – А, это вы, Де Брезе! – он подошел к мольберту и, оценив работу, пробормотал «Прелестно». Потом сделал едва заметное движение головой. Этого было достаточно, чтобы секретарь, поклонившись, удалился вместе с художником.

      – Ваш отец верой и правдой служил мне до самой смерти, – начал король, – А Вы… Вы, право, оскверняете его память. Про вас стали ползти слухи, порочащие вас! Сударь, даже я слышу, что королевский двор шепчется о вашей дуэли! Вы, что забыли о законах? Такой блестящий вельможа должен служить примером для окружающих, а вы!

      Людовик тронул де Брезе за плечо, и тот слегка вздрогнул от боли.

      – Ну,