Юмористические рассказы об актёрах, о любви и глупости. Андрей Эдуардович Кружнов

штангой. На Фёдора надели полосатый костюм циркового борца, дали пенопластовые гири и показали что надо делать.

      Во время концерта Федя старался сверх меры: бегал по сцене, размахивая гирями, вылезал на авансцену, хотя ему это было сторого-настрого запрещено, чтобы не перекрывать музыкантов и певца. Кореш во время номера, отвернувшись от микрофона, шипел, что он «сукой будет завалит этого барана», но… Концерт начальству понравился, и федины неуклюжие шалости сразу же забылись. Вернее, не просто забылись, а стали предметом доброго зубоскальства.

      Во время обширного банкета, который был дан для областного начальства, худрук народного театра пригласил Федю в свою труппу. Фёдор не стал противиться судьбе и решил, что если она даёт ему шанс, то было бы глупо им не воспользоваться. Молодой, говорливый, крепкий парень сразу же понравился артистам-любителям, тем более что такого типажа в труппе не было.

      Фёдор стал приходить на свою старую работу в галстуке и в белой рубахе, чем вызвал изумление мужиков и оторопь начальства. Перестал в обед со всеми выпивать, травить анекдоты и частенько заглядывал в книжный магазин неподалёку. Мужики решили, что он просто выделывается, и однажды по пьяной лавочке хотели ему накостылять. Подвернувшийся под пиво Кореш наплёл им, что ихний сантехник-артист влюбился в одну артисточку, всю из себя, мол, ищет к ней подкаты, но пока безрезультатно. Когда всё быстро и легко объяснилось стремлением к бабскому телу, мужики махнули рукой на Федьку и вывели свой неутешительный диагноз ― пацан пропал.

      Сколько бы этот «актёрский бзик» длился неизвестно, но через два года жизнь парня сделала крутой поворот. Из соседнего райцентра в Лоснёвск приехал главный режиссёр городского профессионального театра Зигмунд Верховецкий. Он был в приятельских отношениях с худруком народного театра, поэтому попросился посмотреть у того молодых актёров для массовки в своём спектакле про Дон Кихота. Когда Верховецкий увидел на сцене скуластого крепкого, будто вытесаного топориком, Федю Большакова, он даже подскочил на стуле: «Это мой Санчо Панса! Отдай мне его, Христом-богом прошу!» Он тут же пообещал Фёдору дать однокомнатную квартиру и пригласил работать в профессиональный театр.

      Фёдор не стал взвешивать все за и против, написал заявление об уходе и тётке, у которой жил в квартире, сказал, что не собирается гоняться за синей птицей удачи, но если уж она сама летит в руки, то зачем швырять в неё камни.

      Для начала молодого артиста поселили в общежитие от завода полимеров, дали подъёмные и в первый же день начали вводить на роль Санчо Пансы. Режиссёр был так очарован внешним обликом Большакова, что готов был терпеть его неумение говорить и держаться на сцене. Всю его текстовую роль сильно сократили, оставив незначительные реплики, чтобы не мучить слух искушённого зрителя. Фёдор, как по команде: улыбался, кланялся, бегал, падал, смотрел влево и вправо, чесался, пил, стучал себя по животу, взмахивал руками,