Гроза. Мария Александровна Стародубцева

зомби. Михеев, отсидевший с ним весь универ за одной партой и год армии в одной части, хорошо усвоил, что в такие минуты к Юре лучше не подходить. Лебедев приволок целый ворох палок и сучьев, и принялся их сортировать.

      –Есть следы слома?

      –Да, ветки обломали вон у тех деревьев,– криминалист махнул рукой влево, в сторону небольшой прогалины,– получается она шла туда, но следов нет.

      –Лыжник затоптал, плюс наст проваливается, через три часа ничего, по сути, не останется.

      Со стороны железной дороги послышались голоса, из-за деревьев возник судмедэксперт Сергей Семко собственной персоной. Он прихватил дождевик, поэтому, в отличие от остальных, не смахивал на мокрую курицу. Михеев мрачно покосился на него.

      –Юрка тебя прибьет

      –А мне плевать, у меня еще четыре трупа висят, и на каждом по следаку, которым страсть как охота меня увидеть! У меня полчаса, мужики.

      Семко подошел к трупу, механическими движениями автомата принялся снимать с тела одежду. Сапоги – дутыши обтянули ноги так, что встал вопрос, разрезать их или нет. Эксперту было лень осматривать ноги, тем более, что без особого смысла, так что сапоги просто в итоге указали в протоколе как часть описи вещей при убитой. Действовал он быстро и цинично. Но здесь цинизм становится неотъемлемой частью работы, к нему привыкаешь и уже не обращаешь внимания на подобную мелочь. Неделю назад им выпало вытаскивать из переполненной ванны труп парня, вскрывшего себе вены и по классическому сценарию оставившего записку с признанием в любви какой-то школьнице.

      Вроде бы избитый и затасканный до предела сюжет, даже глуповатая усмешка мелькала то и дело на тонких губах того же Соколовского, пока он писал там протокол, сидя у ванной с красной водой на типовом железном тонконогом табурете. Но наигранность сюжета здорово меркла при виде заплаканной почерневшей от горя матери, не понимающей, за что ей в сорок один год такой удар. Простая грязь и простое величие смерти обезоруживают даже ее верных слуг, саркастичных и озлобленных псов закона.

      Зачем было тыкать этой матери под нос уголовный кодекс со статьей 110 про доведение до самоубийства и говорить, что дело не возбудить и здесь будет только постановление об отказе? Перед ней лежал труп ее ребенка, ясно утверждающий свою трагедию, и в ту минуту никакой кодекс не мог ей объяснить, почему он это сделал. А потом наступила злость на закон, который не смог оградить ее сына он бритвы, и на оперативников, которые не успели ему помочь. Обычная проблема обычной смерти, жуткий и привычный парадокс, с которым уже смирились и просто закрывают на него глаза.

      –Фиксируй, Сокол, – следователя вырвал из задумчивости окрик судмедэксперта,– женщина, приблизительно двадцать девять-тридцать лет, точное время смерти сказать не могу, но, похоже, от двух до четырех суток назад. Повезло, что все это время держался холод, оттепель пошла только с сегодня. Рост примерно метр шестьдесят пять, глаза серые, волосы белесые, блондинка. – следователь быстро