Остров бабочек. Роберт Валерьевич Мальков

знаешь, почему Василий Матвеевич не пришёл.

      – Догадываюсь, – сказал я, занюхивая хлеб после принятой рюмашки.

      – Знаешь, каким волком он в последнее время на меня смотрит?

      – Догадываюсь, – сказал я, намазывая горчицей хлеб.

      – Он теперь против меня и директора настраивает.

      – Слушай, Леонид. Да поставь ты его Ромке один раз четвёрку.

      – Этому балбесу? Да ни в жизнь! Я после этого себя уважать не стану.

      Что я тут мог ему ответить?

      – Ну, тогда не ставить.

      – А директор? – сделал страшные глаза Сомов.

      Надо же, хочет и принципы соблюсти и не усложнять себе жизни! Дилемма! Только это не то место, где решают такие глобальные вещи. В конце концов, тут же не Давос!

      Я повернулся на другую сторону, где скучала Женечка, некрасивая возраста Лёньки молодая женщина. Коротко остриженная и толстая, наряженная в брючный розовый костюм и затянутая поясом с блестящей бляшкой, она внимательно слушала попсовую песню, звучащую из колонок возле аппаратуры звукорежиссёра, лысеющего угрюмого мужика с обвислыми усами. Заунывная песня располагала к тому, чтобы у неё, с истерзанной душой Сони Мармеладовой, была возможность в сотый раз презирать примитивных мужчин за то, что, они, увиливая за вертихвостками, до сих пор не желают замечать её, обладательницу такого щедрого душевного богатства.

      – Женечка, а почему вы не закусываете? – мягко обратился я к ней.

      – Ах, оставьте этот сочувствующий тон. Лучше дайте мне прикурить.

      Когда она вынула дамскую сигарету и манерно поднесла её к губам, я зажёг зажигалку. Прикурив, Женечка выпустила длинную струю дыма.

      Татьяна Ивановна, дама лет сорока пяти, чувствуя себя весьма уверенно в своём новом стильном голубом платье с глубоким вырезом, в ложбинке грудей котором блестел овен, знак её зодиака, и с причёской «аля Горгона», недовольно заметила ей с другой стороны стола:

      – Милочка моя, женщина не должна курить. Это аморально во всех смыслах. Говорю вам как своя. Другие вам вместо этого скажут какую-нибудь пошлость .

      – Ах, оставьте, – пролепетала Женечка. – Может, я хочу умереть.

      – Эх, не грусти, ягодка, – засмеялся плешивый Игнатич и громко шмыгнул носом. – Найдём мы тебе жениха.

      – Ах, оставьте, – Женечка аккуратно притушила недокуренную сигарету о пепельницу в виде лаптя. – Никто мне не нужен. Ибо не те сейчас пошли мужчины. Не той генерацией. Кругом одно убожество, вырождение.

      Мы с Лёнькой переглянулись, почувствовав укор совести.

      – А вот и горяченькое несут, – потёр руки Игнатич, не придавший абсолютно никакого значения словам Женечки. – Первая перемена блюд.

      Прыщастая и очень худая девушка в белом батнике и серой юбке оригинального фасона, где сзади помещался пикантный бантик, а спереди ряд больших, обтянутых тканью пуговиц, уже раскладывала с подноса фасолевый суп. Но «благородные» напитки не появлялись. На столе по-прежнему