Изнанка счастья. Вера Колочкова

взрослая.

      – Взрослая, говоришь? А сколько тебе годков, интересно?

      – Неделю назад восемнадцать исполнилось.

      – Ух ты. И впрямь, взрослее некуда.

      – Так сколько маме осталось?

      – Я думаю, не больше недели. Все днями решится. А может, ближайшими часами.

      – Ой… Но как же так?

      – Ты сама просила правду, вот тебе правда. И по правилам надо бы домой твою маму выписывать, все равно ей ничем уже не поможешь. И главврач тоже настаивает. Но ведь дома ты одна рядом с мамой окажешься? Я так понимаю, вы с мамой вдвоем жили, больше никого нет?

      – Да, одна.

      – Вот и я главврачу то же говорю – девчонка совсем одна. А он сердится. И его тоже можно понять. Мы ведь не сами показатели смертности по больнице придумываем, будь они неладны! Хотя – какие могут быть показатели в отделении онкологии? Такие же, как средняя температура по больнице. Прости, что балагурю на эту тему, но это от безысходности ситуации.

      – Да, я понимаю. Если надо, то выписывайте, конечно.

      – Да ничего ты не понимаешь, глупая девчонка! Ну как, как я твою маму выпишу? Что я, изверг, что ли? За ней дома уход нужен, а ты вот-вот в обморок упадешь от горя и недосыпа. Грохнешься дома рядом с кроватью и будешь валяться. Потом очнешься и проклинать меня станешь, я знаю.

      – Не буду я вас проклинать. И домой тоже не хочу, мне страшно одной. Не выписывайте нас, пожалуйста! Прошу вас! То есть… Я и сама не знаю, что делать. Просить или не просить, не знаю.

      – Ладно, не проси раньше времени. Мало ли, на чем главный врач настаивает. Он всегда на чем-нибудь настаивает, должность у него такая. Пойдем лучше я тебя чаем напою. И бутербродец какой-никакой тебе сжевать не мешало бы. Могу предложить на выбор, с колбасой или сыром. Голодная, наверное?

      – Не знаю. Да какой голод, я вообще ничего не чувствую. Ничего, кроме страха. Но чаю – это да. Чаю очень хочу. Можно даже не чаю, а просто кипятка глотнуть, чтобы ошпарить себя изнутри. Я там будто мертвая.

      – Ладно, идем.

      – Только я к маме в палату загляну. Посмотрю, как она.

      – Иди. Я пока чай заварю и бутерброды настрогаю.

      Потом они сидели в узком, похожем на пенал кабинете Леонида Максимовича, и он смотрел, как Мара жадно глотает горячий крепкий чай, ухватившись за кружку дрожащими пальцами.

      – Бутерброд откуси хотя бы.

      – Не хочу.

      – А надо.

      – Я не могу, Леонид Максимович, правда. Спасибо вам за чай, я согрелась немного.

      – Ну и то хорошо. У тебя, кроме матери, кто еще из родственников есть?

      – Никого нет. Бабушка умерла в прошлом году.

      – А отец? Тоже умер?

      – Нет, что вы. Он живой и здоровый, но его тоже. как бы нет.

      – Это как?

      – Ну… Он в другом городе живет, с другой женой. Вроде и дети у него есть.

      – Вроде?

      – Ну да. Я точно не знаю. Он, когда от мамы сбежал, особо о себе знать не давал. Мы ни адреса, ни телефона долго не знали. Правда, звонил года три назад, поздравлял меня с днем рождения. Тогда