Край непуганых. Роман Грачёв

конечно, давайте.

      В трубке раздался щелчок.

      – Ну, и где носит твою задницу, гид несчастный! – почти радостно прокричал я, ожидая услышать извиняющееся блеяние Евгения Палыча. Но в трубке раздался совсем чужой голос. Низкий, неприятный.

      – Слушай сюда, – не утруждая себя приветствием, сказал собеседник. – Если хочешь получить его задницу целой и невредимой, к вечеру принесешь деньги, куда тебе укажут. Иначе и его порвем, и тебе кранты. Уяснил?

      – Эээ, что? Какие деньги?

      – Какие нам должен твой приятель.

      – А причем здесь, простите, я?

      – А ты за него поручился, – хмыкнул человек.

      Я проскрипел зубами.

      – И что за деньги?

      – Триста.

      – Вы могли бы взять их вчера в бумажнике, пока я был в отключке. В чем проблемы?

      – Ты не понял. – Человек взял небольшую паузу. – Триста тысяч.

      Я потерял дар речи. Спина похолодела. А мой собеседник между тем закончил беседу ультиматумом:

      – Запоминай место и время…

      Я машинально протянул руку к левой подмышке – туда, где майор Косыгин, которого я изображал на экране, носил оружие.

      Бутылка коньяка опустела. Я стоял на балконе и, выкуривая сигарету за сигаретой, грубо пререкался с внутренними демонами, которые принялись уговаривать меня заказать еще одну бутылку и немедленно ее выкушать.

      Но не поддался я.

      Триста тысяч! Помнится, Петровский называл сумму в триста рублей, но, видимо, это был долг перед «Лагуной» за обеды и ужины. Триста же тысяч он оказался должен каким-то другим людям, и вот об этой космической сумме подлец предпочел умолчать. Да еще и рискнул привести меня туда, где нас чуть не разорвали.

      Как совершенно справедливо выразилась официантка Маринэ, он не бойскаут, он смертник.

      Стоило ли спасать его после такой подставы? Триста штук – это около четверти моих нынешних сбережений, то есть с голоду не помру. Но это совершенно не означало, что я должен субсидировать местных якудза. С какой радости?! И неизвестно еще, в какую отчаянную авантюру вляпался Петровский. Да, этот мир очарователен в своем простодушии, но, как выяснилось, преступность здесь тоже имеется.

      На карниз балкона присел воробей. Внимательно уставился на меня. Что-то чирикнул.

      – Чего тебе?

      Он еще раз чирикнул, не сводя с меня глаз-бусинок. Я вздохнул, затушил сигарету в пепельнице.

      – Ничем не могу тебе помочь, пернатый. Мне бы кто помог.

      Я вернулся в комнату, лег на диван, уставился в потолок. И кое-что вспомнил.

      «Шоу Трумэна». Жизнь под колпаком. Вчера я отложил время необходимых размышлений на попозже, и вот это «попозже» наступило. Выход был только один.

      Через полчаса я, заметно посвежевший, вышел из душа. Тут же с сожалением отметил, что не мог сказать того же о своем гардеробе. Вчера в баре на меня пролили пиво, пусть немного, но запах, что источала моя рубашка, совсем не походил на аромат «Хьюго Босса». Джинсы и куртка еще куда ни