Горький запах осеннего леса. Короткая проза. Юлия Добровольская

мальчика.

      Во избежание новых непредвиденных огорчений, для регистрации своих первенцев они согласовали и дату, и место, и устроили скромное застолье по этому выдающемуся поводу.

      Он и она, сидя по разные концы большого стола с традиционным набором кушаний в виде домашних солений, сельди под шубой, салата оливье, варёного картофеля, жареных котлет и тушёных кур… он и она переглядывались недоумённо, словно спрашивая себя и друг друга: что тут происходит, кто это рядом с тобой, там, где следовало бы сидеть мне?.. И почему тут двое малышей?.. Ну ладно, двое, но почему один твой, а другой мой – они оба должны быть нашими!..

      Но в шуме-гаме, производимом многочисленной радостной роднёй, писке и рёве, производимом то проголодавшимися, то промокшими, то ещё что-либо виновниками торжества, им было не до ответов.

      Потом дипломы-сессии, аспирантуры, сессии-защиты…

      Что они тогда обмывали, уже не вспомнить.

      Это всё ещё были весёлые беспечные времена то ли студенчества, то ли аспиранства – что, по сути, одно и то же в смысле беспечности и весёлости.

      Детей всё ещё было по одному на каждую из ячеек – подросшие, они уже не нуждались в мамах-папах так остро, как в первые месяцы и годы жизни… Впрочем, чушь – дети всегда нуждаются в родителях, просто это очень удобная отговорка для того, чтобы сплавить своих детей своим родителям на три ночи и два дня…

      Так вот. Компания, как всегда, человек… много, короче.

      Квартира пока ещё соответствующая количеству… членов семьи, не гостей. Но – в тёплой компании тесно не бывает.

      Магнитофон «Комета». Рядом на полу куча бобин с плёнками, среди которых, наряду с новыми, серо-глянцевыми, попадаются по сто раз клееные уксусной эссенцией, полуосыпавшиеся «тип 4», цвета сливочного шоколада, выкинуть которые рука не поднимается: ну где ты теперь найдёшь, например, «мон амур» – ведь эра тотальной доступности ещё далеко за синими горами…

      Застолье. Селёдка под шубой, оливье, варёная картошка. Опять же – жареные котлеты и тушёная курица. Домашние соленья из домашних кладовых. Варна, Рислинг, Медвежья кровь – спасибо дружеской Болгарии. Водку они тогда ещё не пили, а про виски слышали только в кино. Если уж хотелось чего покрепче – дагестанский коньяк. Или молдавский. Кстати, тоже было. Или кубинский ром – но это похуже.

      Потом – танцы, кофе, чай, танцы.

      Потом песни и параллельно танцы… Телевизор был в опале – презренный ящик включался только на какой-нибудь праздничный огонёк: а вдруг в конце Карела Гота покажут, или Фридрих-Штадт-Палас – какая-никакая, а зарубежная эстрада.

      Он и она танцуют. Не в первый раз, конечно. Но впервые как-то по-особенному. Близко. Нежно. Чувственно. Им можно – они давние друзья. Супруги рядом, всё видят – да они и не смотрят – а остальным дела нет, у них свои танцы-близости-нежности…

      Он вдруг спросил: ты любишь мужа?

      Она засмеялась – легко так и заливисто. Он когда-то очень любил её смех.

      Ну и вопросик, говорит она.

      Нет,