Дмитрий Черняков. Герой оперного времени. Вадим Журавлев

театра не нравилось в нем все: длинные волосы, убранные в хвост, московская прописка, дружба с Бояковым… Это потом, когда Черняков поставит в Петербурге еще два спектакля, когда станет работодателем для многих солистов театра, занимая их во всех почти своих западных постановках, к нему изменится отношение. Но во время репетиций «Сказания о граде Китеже» он все время будет чувствовать, что ему здесь никто не рад. Конечно, решение Гергиева не обсуждается. Но многие тогда в театре считали, что могут избавиться от молодого москвича путем интриг, звонков худруку, отказом делать что-то без личного распоряжения Гергиева. Они не понимали главного: Черняков никогда не отступается от намеченной цели. А стрессовая ситуация заставляет его полностью мобилизовать все силы и справиться с задачей еще более решительно.

      В спектакле этом все было необычно для Мариинского театра, ведь в тот момент его сцену уже заполонили проходные режиссеры и провинциальные художники. Современные постановки, которые принесли славу театру после перестройки, уже стали забывать, если они и оставались в репертуаре, то в разболтанном виде. В будущем это, увы, будет происходить и со спектаклями нашего героя. В тот же сезон, что и «Китеж», в театре началась чехарда с постановщиками вагнеровского «Кольца нибелунга».

      Главное, за что сразу не пришелся Черняков ко двору Мариинского театра – это требовательность. В театре уже пышным цветом расцветала халтура, которая сегодня превратила Мариинский театр в завод по выпуску никому не нужных спектаклей. В начале нулевых там и правда верили, что один взмах палочки маэстро Гергиева заменяет месяцы репетиций. А Черняков, молодой и никому не известный, требовал точно выполнять мизансцены, внутреннего актерского наполнения, «чистых» перемен декораций.

      Поэтому, когда Гергиев приехал как всегда за два дня до премьеры, на него обрушилась масса негативной информации. Черняков вспоминает в одном из интервью: «Я до сих пор помню, как перед премьерой „Китежа“ одна из концертмейстерш Мариинского театра призывала одевающихся в гардеробе артистов вмешаться, звонить Гергиеву, поднять скандал, бунт, не знаю что, потому что великая русская опера „Китеж“ кончается в „этом“ спектакле тем, что две бабушки-блокадницы (собственно, непонятно, почему „блокадницы“? ) сидят в домике, и что это безобразие. Артисты лениво смотрели на концертмейстершу и расходились, и я не могу понять, чего здесь было больше, согласия или безразличия. Но ощущение накала эмоций было очень сильным…» Наушники предрекали спектаклю полную катастрофу и провал на премьере. Со строгим видом маэстро уселся в зале, чтобы посмотреть со стороны на это «безобразие». Тогда Чернякова спас финал спектакля: в небесном граде, фактически в раю, за задней стенкой дачного домика Февронии, видимо, напоминавшего бытовку на даче родителей режиссера в Талдомском районе Московской области, за отдернутой