Блики. Виталий Тимурович Цориев

виски резонировать от боли. Больше не на что надеяться, если он умрет, нечего ждать. Она возвращается к себе в комнату, берет со стола для косметики телефон, набирает номер службы спасения. Оператор, задав ей несколько вопросов, говорит, что машина скорой помощи уже в пути.

      Какое-то время она сидит на табурете в комнате сына, поглаживая его ладонью по голове. С укоризной и жалостью смотрит на его бледное лицо, на худой торс. Слёзы мерно капают с ее воспаленных век на щеки, она бормочет себе под нос, разговаривая сама с собой, задавая себе и ему бессмысленные вопросы. Похмелье, стресс, разочарование, жалость к себе, чувство одиночества и обреченности. Наконец, в дверь звонят, и она идет встречать врача – коренастого мужчину средних лет, который заходит в квартиру вместе с женщиной-фельдшером, коротко остриженной, некрасивой, и молодым рослым санитаром. Женщина подходит к Артуру, меряет ему пульс, заглядывает с фонариком под веки, проверяя реакцию зрачков на свет – глаза закатились, но не до конца, суженные зрачки видны. Врач уже знает от диспетчера, что пациент, со слов его матери, пришел домой после вечера, проведенного в клубе, и, скорее всего, они имеют дело с отравлением наркотиками. Наркотический транс, или что-то в этом духе.

      – Вы говорили сыну, что нельзя глотать всё подряд? – врач по инерции пытается шутить, но его голос такой ровный и бесстрастный, что сложно понять, серьёзен он или нет. Он обменивается парой фраз с помощницей, потом опять обращается к матери: – Ваш сын, возможно, в коме. Это серьезно, он может умереть.

      Врач подает знак санитару, чтобы тот готовил носилки, одновременно наблюдая за реакцией матери, которую он хочет испугать, чтобы в будущем она следила за ребенком лучше.

      Женщина-фельдшер отмечает про себя, что мальчик мало весит и его будет легко нести до машины, не то что того пьяного борова, свалившегося с инфарктом, которого они отвозили в больницу часом ранее.

      Мать Артура опять садится на табурет, смотрит, как эти чужие люди перекладывают тело ее сына с кровати на носилки, застегивают и затягивают ремни, дают ей подписать на планшете какой-то документ, что-то говорят ей, ждут от нее ответа и, не дождавшись, уходят. Пустая кровать, скомканное покрывало, следы от уличной обуви на полу. Головная боль и желание вновь напиться.

      3

      – Жестко сопляк обдолбался, да? – хохотнув, говорит санитар. Про себя он думает, что и ему самому нужно быть осторожнее с новыми наркотиками. Ублюдки-барыги продают черт знает что, им насрать на госпрограмму «Здоровье молодежи». Качество падает, цены растут.

      Пропуская его слова мимо ушей, врач проверяет, плотно ли прижата кислородная маска. Он вспоминает постаревшее лицо жены, что-то новое, появившееся в её глазах после того, как она, наконец, осознала, что у них никогда не будет детей. К своему удивлению, врач испытывает нечто вроде отеческого чувства к этому юнцу, но оно быстро исчезает и он не успевает его просмаковать. Словно улавливая его мысли, женщина-фельдшер