Жернова. 1918-1953. Книга восьмая. Вторжение. Виктор Мануйлов

согласился Дмитриев.

      – Давай поедим?

      – Давай. Только сперва помоемся.

      – А как же.

      Мылись вместе.

      После душа Клавочка, не одеваясь, разложила на столе принесенную с собой снедь, поставила бутылку водки. Они выпивали маленькими порциями, заедали помидорами, огурцами, колбасой, сыром, крутыми яйцами. Потом все началось сначала. Так же жадно, до изнеможения.

      Потом Дмитриев уснул. Но не сразу. Сперва тело сделалось воздушным, невесомым, словно он вошел в штопор, а голова, наоборот, отяжелела, тянула вниз. «Ну, вот и все, – сказал он себе. – И все вопросы решены. И женский вопрос, и военный, и всякий другой. До безобразия просто. И пошли они все к такой матери!»

      А через минуту ему уже казалось, что он сидит в своем Яке и ловит в перекрестие прицела контур немецкого «юнкерса». Еще немного – и он догонит его, и можно будет нажать гашетку. С каким наслаждением он всадит в него очередь из всех своих пулеметов и пушки. Главное – успеть настичь немца до того, как тот повернет к границе.

      Нет, действительно, написать Сталину – уж он им…

      Глава 6

      Полковник Кукушкин поздним субботним вечером получил из штаба дивизии странную телефонограмму: никого в увольнение из части не отпускать, ожидать дальнейших распоряжений.

      Чертыхнулся: несколько человек из летчиков и техников он уже отпустил. Это из тех, кто давно не был в увольнении, в основном – семейных. В том числе и старшего лейтенанта Дмитриева – по личной просьбе капитана Михайлова, – чтобы снял, так сказать, нервное напряжение после стычки с немецким нарушителем воздушного пространства СССР. В душе полковник Кукушкин сочувствовал Дмитриеву. У него было такое ощущение, точно его самого оскорбили принародно, а он не смог на это оскорбление ответить. Хотя надо было дать в морду. Отвратительное ощущение, надо сказать.

      Кукушкин вызвал дежурного по полку, приказал отправить посыльных по оставленным уволенными адресам.

      – Не на чем, товарищ полковник: все машины в разгоне, – стал отбояриваться майор Никишкин, командир первой эскадрильи, и не только потому, что действительно было не на чем, а более всего потому, что на одной из полковых полуторок он отправил во Львов адъютанта своей эскадрильи и двух механиков, чтобы они помогли перебраться его семье на новую квартиру. Он сделал это с ведома заместителя командира полка, уверенный, что Кукушкин, с первых же дней прослывший в полку сухарем и службистом, машину, скорее всего, не дал бы и людей не отпустил. Теперь получалось, что надо всех возвращать, а жене и детям перебираться на новую квартиру с помощью случайных помощников.

      – Пешком пусть идут! – вспылил полковник Кукушкин, но тут же устыдился своей вспыльчивости и уже спокойно: – Есть велосипеды, есть лошади, в конце концов. Распорядитесь, майор. В крайнем случае – пошлите мою машину.

      Майор Никишкин козырнул и вышел.

      «Обиженный, – подумал о нем Кукушкин, но не сердито, а с пониманием: Никишкин рассчитывал командовать