Ля-ля-фа. Андрей Кивинов

что я действительно не конченный, что я не Никто.

      А Сопле я «умывальник» начищу. Подставил так, вонючка. В падлу подставил. Сучок.

      И все, после – никакого криминала. Ни в жисть. Первый урок – в прок. Для кого ночь на нарах, что в баньку сходить, а для меня – на пару лет постарел. Или поумнел. Интересно, матери позвонили? Нет, наверное, раз Анатолий Игоревич спрашивал.

      На улице весна. Запоздалая, но весна. Солнышко, птички, травка. «Травка», тьфу, будь она неладна. А, черт с ней, проехали. Так, что тут для начала? Характеристики? Сейчас.

      Я достаю из кармана аккуратно свернутый листик и, развернув, гляжу на него.

      Последующую минуту я стою в позе памятника Пушкина у Русского музея. При этом еще открыв рот.

      Очнулся я от того, что на мою протянутую руку сел голубь и сходил по большому. Перепутала что-то птичка. Я стряхнул помет, матюкнул-ся, снова потряс головой и еще раз взглянул на бумажку.

      На блестящем глянце рукой профессионала Анатолия Игоревича Небранского большими буквами были выведены всего два слова, четкие и ясные, исключающие какую-либо не правильную трактовку:

      «СТО БАКСОВ».

      Куплет второй

      Окна нашей уютной квартирки, расположенной на первом этаже, выходят во двор-колодец. Поэтому я, лежа на диване, даже при слегка открытой форточке улавливаю своими локаторами любые шумы, произведенные человечеством во дворике. Особенно те, что создаются прямо под тобой томными вечерами…

      – Смотри, любимый, какие звезды…

      – Да, любимая, они светят нам. Потому что мы вместе.

      – А ты правда любишь меня? Лобызания с причмокиваниями. Любит.

      – Ой, милый, кажется, дождь пошел. Ты чувствуешь?

      – Да, любимая. Говорят, дождь к счастью… Я встаю и закрываю форточку. Не знаю, как насчет счастья, но то, что дядя Сева с третьего этажа опять нажрался, это точно. Наблюдается за ним определенная странность – надерется и бегом к окну, по малой нужде. Прямо на прохожих. А бывает, и песни при этом орет. «Ля-ля-фа» – любимая. Сегодня что-то не слышно. Слова забыл, наверное. Лишь бы не вывалился на головы влюбленным. «По утру там нашли три трупа…» Ля-ля-фа.

      С момента счастливого освобождения я чувствовал себя, как та парочка под окном. В смысле: «Ой, на нас, кажется, пописали, любимый…».

      Как было уже подмечено, выйдя из ментовки, я минуту стоял под утренним солнышком и вертел врученную мне бумаженцию, надеясь найти следы характеристики, запросов или чего-нибудь еще. Не нашел.

      Первым естественным порывом было вернуться назад и уточнить, не перепутал ли Анатолий Игоревич бумажку. Но сцена вручения памятки резко восстановилась в мозгу, и желание возвращаться так же резко отпало. Профессионалы не ошибаются. Это только Штирлиц может на каких-то там чемоданах пальчики оставить, чтобы потом потеть, «потолок» ломая, как бы отовраться. Ну, так это Штирлиц, потому про него народ анекдоты и слагает. Про Анатолия Игоревича народ пока ничего не сложил. И пальчиков его на этой записочке нет. А может, и есть. И что с того? Что там написано? «Сто баксов».