Лали. Сергей и Дина Волсини

специально для меня – в программе отеля был предусмотрен шведский стол, но, за отсутствием гостей, его не держали. Большого разнообразия в меню не наблюдалось, зато яичницу, блинчики или жареный рис я мог получить, когда пожелаю. Иногда готовили десерты. В такие дни мне сообщали об этом с самого утра, и официант, деревенского вида парнишка, никогда раньше не получавший чаевых, торжественно выносил мне тарелку пропитанного сиропом бисквита. Я никак не мог втолковать ему, чтобы чай и десерт он подавал одновременно, он всегда приносил чай и ждал, когда я его допью, и только после этого бежал за сладким. Зато в остальном был старателен и услужлив донельзя. Все то время, что я проводил за едой, он стоял по стойке смирно в другой части столовой и глядел на меня оттуда, прямо и неприкрыто, готовый по первому зову броситься к моему столу. Если я хотел поработать, то приходил сюда же; кроме тесного лобио с четырьмя креслами, в которых всегда кто-нибудь да отдыхал – или уморившийся на жаре немец, или парнишки Кипила, ленившиеся проводить на ногах целый день, – свободного уголка в отеле не было. «Палас» был отель аккуратный, скромный и без излишеств. Стоял он на маленьком клочке земли и не располагал ни сантиметром свободного пространства: вокруг здания, за узкой полоской растительности сразу шел забор, за ним дорога; ни дворика, ни сада, ни тенистого деревца со скамьей, где можно было бы спрятаться от солнца или посидеть-помечтать на сон грядущий, глядя в звездное небо; только под окнами столовой на первом этаже цвел крохотный квадратик земли, усаженный розовыми кустами, но и там было ногу поставить некуда.

      Та же сонная тишина простиралась и за дверями отеля. На улице, когда ни выгляни, было пусто и жарко. По дороге изредка проходили женщины в сари, проезжал на повозке индус. Путь к океану пролегал сквозь заброшенную пальмовую рощу, которая полна была торчащих во все стороны коряг, и те пятнадцать минут, что я шел по ней, я каждый раз рисковал или в кровь оцарапать ногу, или получить прутком по лицу. Тропинка между пальмами вдруг обрывается, и ни с того, ни с сего посреди деревьев обнаруживается жизнь: между стволами натянута веревка, на ней висят лоскуты чьей-то одежды, позади шалаш, сделанный из веток и тряпья, а там люди, дети. Идешь на другой день, а от жилья и след простыл, только бревна на земле валяются, да мусор разбросан. Ближайший пляж, Раджбаг, показался мне совершенно диким – огромное пространство из песка и барханов, по которым не так-то легко шагать, утопая в сыпучем песке, да тяжелые мутные волны, грозно набегающие на пустынный берег. У самой кромки песок плотный и глинистый, и от этой склизкой красноватой глины ступни моментально окрашиваются, а вода у берега шипит такой подозрительной буро-малиновой пеной, что заходить в океан и вовсе не хочется. Я ни разу не видел, чтобы здесь кто-то купался. Сам я залез в воду разок, в день, когда волны показались мне не такими буйными, но быстро выскочил на берег – мне чудилось, что меня то закручивает волна, то тянет вниз толстое илистое днище, и я больше натерпелся