Без права на награду. Ольга Елисеева

деревня Акилина, бывшая Донец-Захаржевских. Вон как он широко захватывает. Все наше будет!

      Бенкендорф не понимал этого азарта. «Вы хоть то, что есть, освойте!» Но предводитель, не чувствуя бестактности, продолжал жать на рану.

      – Как женится, Акилину супруге отпишет. Чтобы си́ротам пошла. От него не убудет.

      Александр Христофорович почувствовал себя совсем никчемным. «Куда я лезу?» Ему бы, как Меллеру, жениться на деньгах. Но у того и сердце пошло в расход – Катерина Николаевна стоила.

      Водолаги открылись уже в сумерках. Пойма реки Мжи когда-то давала защиту острогу, а теперь длинной деревне с храмом, с усадьбой, со службами и с господским домом на юру. Красота здешних мест могла бы поразить Шурку, если бы он уже не ощетинился. Бедняга капитан тоже напрягся, предчувствуя, что именно он – главное развлечение. Его станут вертеть и пробовать на зуб. Что как опозорится?

      – Говорите по-французски, – посоветовал генерал. – А по-русски только: «У нас в Санкт-Петербурге». От вас и отстанут.

      – Но так я покажу свое презрение.

      – А вы его не испытываете?

      На лице Меллера было написано: меня бы не трогали, и я бы не тронул.

      Господский дом с башенками уже светился сквозь сумеречную громаду парка. Туда съехалась туча гостей. Человек триста, не меньше.

      – Думаю, нам будет менее удобно, чем у Шидловских. Где на всю эту ораву комнат напастись? – Но генерал ошибся, ибо хоромы, как и блюда за столом, полагались по чинам. Кто-то и в гостиной на ковре поспит, чьим-то детям постелят сена в бане. А для княгини Куракиной с челядью будет особый флигель. Что же до командира дивизии – люб он Марии Дмитриевне не люб – чистая комната и человек к услужению.

      Их встречали. И селили. И звали к вечернему столу. За который нынче садилось полторы сотни персон. Остальные – слуги, их кормили в кухонном флигеле. Сама хозяйка во главе. По правую руку от нее почетные гости. По левую – череда домашних. Боже, сколько дочерей, зятьев и внуков! Бенкендорф заметил Елизавету Андреевну, очень далеко, за головами и спинами родни, и сразу ощутил неладное, так напряжена и неестественна казалась госпожа Бибикова. Натянуто улыбалась, кивала, передавала кушанья. Но сама брала мало, точно не хотела объедать. Посмотри, дурочка, остатки этой роскоши пойдут свиньям!

      Шурка всегда страдал оттого, что чувствовал состояние других людей. Но сейчас за это стоило благодарить Бога. Он зря боялся местной простоты и грубости! Где угодно может родиться деликатный человек, и разве при дворе мало настоящих вахлаков, скрывающих внутреннюю тупость за лощеными манерами? Елизавета Андреевна мучилась каждую минуту своей жизни, ибо все происходящее принимала как милостыню. «Еще немного, и у нее начнутся нервные припадки, – подумал Бенкендорф. – Если уже не начались». Да, ей легче было доить корову. Есть сено, а не белужий бок. Но ради детей…

      Александр Христофорович внимательнее присмотрелся к младшей – девчонки сидели по обе стороны от матери, она сама приглядывала за их тарелками: если