Без права на награду. Ольга Елисеева

на краешке Смоленских земель, в селе Самойлове под Гжатском, казаки, споткнувшись об околицу, обнаружили мародеров. Большинство порубили сразу, к вящей радости мужиков и особенно баб. Но человек сто засело в каретном сарае возле господского дома. Откуда вело прицельный огонь и вовсе не собиралось сдаваться.

      Потери наступавшей стороны составили около десятка убитыми, что разозлило донцов, и те бросились на штурм. Чтобы их всех не положили тут же, Бенкендорф спешил два эскадрона драгун, велел примкнуть штыки и помочь иррегулярной братии. Мародеры отбивались с храбростью обреченных, но, наконец, вломившиеся казаки перебили почти всех.

      Мужики приходили ныть, чтобы им отдали пленных на истязание, которое перед смертью они полагали естественной расплатой за грабеж.

      – Им же на небесах легче будет, – степенно рассуждал староста, – если здесь отмучаются. Вы гляньте, что они творили.

      В доказательство была представлена церковь с сорванными окладами и загаженным полом.

      – А вы куда смотрели? – огрызнулся Шурка.

      Не получив неприятелей, крестьяне взялись за своих.

      – Дозвольте нам дуру-то нашу, Кузьминичну, утопить? – вновь вышел с предложением староста. – Она французу серебро выдала.

      – Какое серебро? – хмуро осведомился полковник. Жители Самойлова нравились ему все меньше.

      Оказалось, что после отъезда барыни дворовые вырыли в подвале яму, куда схоронили из ее скарба все, что блестело. Но ключница открыла место врагу.

      – Должно быть, ее били? Принуждали? – осведомился сердобольный Серж.

      – Как без этого? – мужики переминались с ноги на ногу. – До сих пор на животе лежит. Говорит, кости переломали. Так мы ее утопим?

      – Чтобы меньше мучилась? – уточнил Бенкендорф. – Ой, не о барском добре у вас душа разболелась. Сами хотели серебра загрести?

      В ответ крестьяне возбужденно загудели: и в мыслях не было, как можно?

      – Кузьминичну свою оставьте перед барыней ответ держать. Как вернется…

      – Вернется она, держи карман! – раздались возгласы из толпы. – Наша барыня давно тю-тю! К французу подалась!

      Серж поманил друга пальцем.

      – Знаешь, чье имение? Princesse Alexis.

      Шурка присвистнул. Александра Голицына была известной в свете ханжой. Тайной католичкой. Везде возила с собой аббатов и готовилась сама ехать в Америку, проповедовать среди дикарей.

      Крестьянам между тем представлялось, будто хозяйка, водя дружбу со схизматиками, навела на их деревню французов.

      – Вот тебе аббат Николь! Вот аббат Саландр! Вот аббат Мерсье! – вопили они под окнами разграбленного дома.

      Серж, стоя на крыльце, помирал со смеху. Все перечисленные были его преподавателями в пансионе, где Шурка учился четырьмя годами старше. Он тоже давился хохотом, при этих грозных для детского слуха именах.

      Пошли в господский дом. Тот был пуст. Даже окна выбиты. В продуваемой ветром анфиладе хлопали двери. Под ногами скрипели осколки стекла, а где-то