Змееныш. Андрей Дашков

дня, но каждый из них мог оказаться для него последним.

      Впрочем, еще задолго до того, как вселенские часы принялись отсчитывать остаток его жизни, Слот испытал на собственной шкуре, что предопределенность смерти может быть худшей из пыток, терзающих далекого от святости человека, – пыткой, лишающей сна, отравляющей любовь, разъедающей душу… Его разум создавал новые орудия самоистязания. А между тем наказание, неизбежность, приговор, не подлежащий пересмотру, – все заключалось в одном маленьком, едва заметном знаке на ладони. И хироманты, которые видели его, были единодушны в том, что Люгер отмечен клеймом почти непреодолимого проклятия.

      Люгер менялся, но не осознавал происходивших в нем самом перемен. Вернее, он даже не задумывался об этом. Он стал равнодушен ко многим радостям жизни, в последнее время почти не покидал поместья, превратился в подозрительного мрачного отшельника – и в конце концов жизнь Сегейлы сделалась невыносимой.

      Этому предшествовали пять лет постепенного погружения в апатию – пять совсем не радостных, порой тоскливых, порой казавшихся слишком долгими, но очень быстро истекших лет, на протяжении которых существование родителей скрашивал только маленький Морт Люгер. В четырехлетнем возрасте он заставил Стервятника забыть о зловещем месте, в котором ребенок был зачат, и о том пагубном влиянии, которому он скорее всего подвергся еще в материнской утробе. Это был игривый, сильный, жизнерадостный и ласковый мальчик, не знавший скуки.

      Люгер наблюдал за ним, и часто собственная подозрительность начинала казаться Слоту бессмысленной и совершенно излишней. Когда-то он, вызывая раздражение Сегейлы и подвергая очередному испытанию ее любовь, настойчиво пытался отыскать в облике Морта хотя бы слабый намек на давнее колдовство, но уже год как бросил эти нелепые попытки.

      Его сын не убил ни одной живой твари, в мальчике не было злости, отчужденности или хотя бы настороженности. Стервятнику еще предстояло ввести его в высший свет Элизенвара, полный явной и скрытой жестокой борьбы, для которой коварство было необходимо, как воздух, и дать сыну первые уроки выживания. Он учил Морта обращаться с миниатюрным оружием, но до сих пор эти занятия казались мальчику всего лишь игрой – может быть, немного утомительной и странной, потому что без намерения убить игра выглядела совершенно бесцельной.

      У маленького Люгера, еще не изведавшего таинства Превращений, отросла фамильная грива пепельных волос, испачканная единственной черной прядью, что иногда, при определенном освещении, вызывало жутковатое впечатление, будто темноволосый ребенок внезапно поседел. Серые глаза Морта взирали на все окружающее с детской непосредственностью и были полны завороженности миром, к которому его отец уже давно не испытывал ни малейшего интереса.

      От Сегейлы сын унаследовал смуглую кожу, совершенные черты лица, мягкость в обращении и умение не раздражать Стервятника назойливыми просьбами. Но с наступлением года, отмеченного символом смерти, идиллия закончилась.

* * *

      Слот